Под знаком кометы

– Там шел переходной процесс между Семибоярщиной и Второй Империей, – ответил Одинцов. – Всем хорош Владимир Владимирович, но основателем новой династии он быть не может, ибо воспитание его детей было пущено на самотек. Не до того было главному человеку страны, когда на нее со всех сторон толпами лезли насильники и убийцы, да и его супруга тоже, скорее всего, имела по этому поводу свое мнение. И вообще, это у нас вопрос непубличный: вроде бы как есть у главы государства две дочери, а вроде их и нет. С другой стороны, сам народ чувствовал государство своим общим делом, и в случае какой беды поднимался как один драться за него до конца. И в то же время во власти в достаточном количестве имелись моральные уроды, готовые при малейшей угрозе сдать врагу все и сразу. А времени было все меньше, ветер выл, гром гремел, запах пороха бил в ноздри… Бой кровавый, святой и правый, за право жить на этой Земле, был уже не за горами. И когда он грянет там, в двадцать первом веке, либо народ сумеет выкинуть все пережитки «святых девяностых» во тьму внешнюю, либо сам навсегда сойдет с исторической сцены. И здесь, у нас, именно это чувство ожидания великой беды заставило меня, Александра Владимировича и всех остальных с первых минут на полных оборотах включиться в схватку за будущее этого мира. Сейчас, когда вся эта история заканчивается, оглядываясь назад, даже не верится, что мы все-таки смогли своротить громаду России на новые рельсы, и ближайшая беда четырнадцатого года, несмотря на определенные неудачи, все же отступила от нас. Европе больше не грозит бессмысленная кровавая бойня с миллионными жертвами, а Россия не будет втянута в еще более жестокую братоубийственную Гражданскую войну. Груз неимоверный упал с плеч, и можно немного расслабиться. Аминь…

Потрясенная эмоциональным выплеском своего «главного боярина», императрица Ольга сначала некоторое время молчала, а потом как-то осторожно спросила:

– Так все же, Павел Павлович, что вы предлагаете делать с Францией, ибо негоже оставлять ее в нынешнем виде? Мало ли чего еще взбредет в голову так называемым «демократическим политикам», которых на выборах сменяют с той же легкостью, что и дамское нижнее белье, а потом, отстирав от кровавых потеков и накрахмалив, возвращают обратно.

– Общим делом в классическом понимании Французская республика не была никогда, – ответил тот. – Политиков много, но ни один из них не выражает интересов значительной части населения, а потому избирательная система устроена таким образом, что поднимает наверх лучших из худших. Лучшие из лучших не могут пробиться, потому что на их избирательную компанию не дадут денег хозяева жизни и смерти, а это обязательное условие. Наполеон Третий сумел вскарабкаться на трон, сначала избравшись на должность президента Республики, а потом совершив военный переворот. Повторно такой рокамболь[32] исключен. Изменить политическую систему Франции возможно, только если победить ее военным путем и расчленить на несколько частей, что противоречит условиям Брестских соглашений. Идеально без единого выстрела уложив на лопатки Германскую империю, мы в то же время дали гарантии существования Французской республике. Другого способа избежать общеевропейской войны и дать России так нужные ей годы для мирного поступательного развития у нас не было.

– Да, Павел Павлович, – согласилась императрица, – я это понимаю. Но все же «французский» вопрос меня беспокоит. Как бы чего не вышло, и через эти врата греха к нам на Европейский континент не вползла заокеанская беда. Ведь не только дядюшка Вилли может двумя ногами влезть в Аргентину и Чили – заокеанские толстосумы, чья система сродни французской, с тем же успехом могут влезть во Францию – и вот тогда мы обнаружим, что линия фронта проходит прямо у нас под боком.

– От российских рубежей до Франции весьма приличное расстояние, – хмыкнул канцлер Одинцов, – и даже сфера нашего влияния никак не соприкасается с французскими границами. Обеспокоены в таком случае должны быть, скорее, власти Британии и Германии, для которых Франция – это действительно буквально под боком. Но я понимаю причину вашей тревоги, и думаю, что этот вопрос потребуется вынести на всеобще обсуждение на конференции по окончательному урегулированию французского кризиса. По моему личному мнению, Францию следует вынудить согласиться на отказ от самостоятельной внешней политики, ибо таковая однажды уже поставила Европу на грань жестокой войны. На этом условии мы их и принимали: они сидят на попе смирно и не тявкают, а мы их защищаем. А оно вот как обернулось. Если же французским политикам такое требование покажется неприемлемым, то и их членство в Брестском альянсе станет недействительным. Вот вам Бог, а вот и германские гренадеры, ать-два. За все следует платить, и за авантюру месье Клемансо тоже. А вот если Франция станет нормальной монархией, то этот статус может быть пересмотрен в сторону полноценного членства со всеми правами и полномочиями.