Под знаком кометы

– Вы, Жорж, уже сказали все, что могли, – устало сказал премьер-министр, – и не только, как свинья, вляпались в грязную историю, но и втащили в нее нашу Милую Францию. Пожалуй, месье Барту прав, и дальнейшее выжидание будет смерти подобно. Чем быстрее мы закончим с этим делом, тем лучше. Отсюда вы отправитесь не к себе домой, а в тюрьму, и будете находиться там до той поры, пока мы не урегулируем вопрос с вашей экстрадицией в руки международного правосудия. Месье Пишон, телеграфируйте, пожалуйста, в Лондон, Берлин и Санкт-Петербург о том, что мы готовы вступить в предметные переговоры по урегулированию кризиса, сложившегося между нашими странами. В Вену ничего сообщать не надо, поскольку тамошние власти, скорее всего, тоже окажутся на скамье подсудимых. Германский император их вот-вот дожмет…

18 января 1908 года, 13:15. Санкт-Петербург, Зимний дворец, рабочий кабинет Канцлера Российской Империи.

Присутствуют:

Императрица Всероссийская Ольга Александровна Романова;

Канцлер Российской империи Павел Павлович Одинцов.

Императрица с самого утра пребывала в приподнятом настроении: совсем недавно закончилась венгерская история, и любезный Сашка вместе со своим корпусом направился в Санкт-Петербург; а тут еще Париж, поломавшись для приличия четыре месяца, выкинув белый флаг, вступил в переговоры об улаживании политических вод, взбаламученных злосчастным Белградским инцидентом. Весь день семнадцатого января Париж, Лондон, Берлин и Петербург перестукивались телеграммами, пока не пришли к взаимоприемлемым решениям. Во-первых – трибунал над неудачливыми поджигателями Мировой Войны пройдет в древнем германском городе Нюрнберге, и там же впоследствии разместятся судебные органы Брестского Альянса, предметом заботы которых станут преступники, покусившиеся не на одну страну, а на несколько государств разом. Во-вторых – дело Клемансо-Пикара-Дюпона не будет объединено с делом хунты принца Монтенуово, потому что тот преследовал личные политические интересы, никак не связанные с желанием французов чужими руками отвоевать Эльзас и Лотарингию. Убийц императора Франца Фердинанда по своим законам будет судить кайзер Вильгельм, так как место преступления, да сами преступники, с момента завершения Австрийской операции окажутся в его юрисдикции. В-третьих – с момента передачи международных преступников в руки германской полиции режим транспортной блокады Французской республики упраздняется. Пароходы «Росзерна» с грузом пшеницы и готовой муки в ожидании распоряжений стоят на рейде Генуи.

– Итак, – сказала императрица, усаживаясь в свое «личное» кресло, – не прошло и четырех месяцев с начала блокады, а французы уже спеклись. Я-то думала, что, проявив упрямство в самом начале, они продержатся подольше…

– В самом начале пресса объясняла народным массам, что если чуть-чуть поужаться с потреблением хлеба, то можно дотянуть до следующего урожая, – хмыкнул Одинцов. – А по факту получилось, что основные запасы муки и зерна в Третьей Республике принадлежат хозяевам жизни французов, то есть господам Ротшильдам, а те без малейшего содрогания воспользовались ситуацией и взвинтили цены до небес. В результате во Франции стала складываться классическая революционная ситуация, когда низы доведены до отчаяния и не хотят жить по-старому, а верхи утрачивают инструменты для сдерживания их ярости. Ведь армию и полицию тоже следует хорошо кормить, а средств на это нет, ибо хозяева жизни любят брать, но крайне неохотно отдают. Бюджет пуст, жалование чиновникам и офицерам задерживается, рационы в армии сокращены до минимума. Если хотите, мы можем вызвать сюда господина Ульянова, и он, как специалист, бегая из угла в угол (разве что не по потолку), разъяснит вам французскую ситуацию во всех подробностях.

– Нет уж, Павел Павлович, не надо господина Ульянова, – улыбнулась Ольга, вспомнив эмоциональные объяснения «вождя мирового пролетариата», – мне и ваших слов достаточно.

– В таком случае должен добавить, – сказал Одинцов, – что к более решительным действиям парижских деятелей подтолкнула… Будапештская Коммуна. Эти кадры возомнили, что и в Париже у нас есть такая же глубоко законспирированная организация, и что, мол, стоит вам щелкнуть пальцами, как случится всеобщее народное восстание, головы нынешних министров упокоятся в корзинах с отрубями, а на французский трон воссядет представитель бурбонской, орлеанской или бонапартистской династии. Монархический социализм российского типа постепенно стал входить в моду, ибо он исключает революционные эксцессы и следующий за ними период смуты, гражданской войны и прочих неустройств.

В ответ Ольга разразилась смехом, представив себе французских министров, напуганных ими же вымышленной угрозой.

– Грешно смеяться над больными людьми, – с укоризной вымолвил канцлер Одинцов, когда она просмеялась.

– Не могла удержаться, Павел Павлович, – сказала Ольга, утирая слезы, – уж больно смешно вы все это представили.