Под знаком кометы

В свете позднего зимнего утра затянутый дымами Будапешт выглядел величественно, и в то же время жалко. С вершины горы Геллерт, ставшей цитаделью старого мира, грохотали тяжелые пушки, и там, где падали их снаряды, в городе занимались пожары. Господин Андраши и его подельники начали с того, что приказали убивать славян, хорват, сербов и русин, а закончили убийством своих соплеменников венгров, ибо отдать приказ стрелять из тяжелых орудий по жилым кварталам собственной столицы может только полный отморозок.

– Василий Петрович, – сказал я командиру разгружающейся экспериментальной гаубичной артбатареи капитану Синевичу, – у меня в штате корпуса только скорострельные трехдюймовки и тяжелые минометы, так что вся надежда только на вас. Будьте добры, заткните глотку этим негодяям, чтобы не было их нигде и никак. Четырехметровые стены вы своими пятидюймовыми снарядами, конечно, не снесете, но этого и не требуется. Тяжелые орудия стоят совершенно открыто прямо во дворе крепости, потому что затащить в казематы эти громоздкие бандуры у венгров не было никакой возможности.

– Будет исполнено, господин генерал-лейтенант, – козырнул в ответ Синевич и, круто развернувшись через левое плечо, отправился руководить развертыванием батареи на позициях.

Хорошо, хоть при этом меня не обозвали «императорским высочеством» и «светлостью», а то были уже прецеденты. Но капитан Синевич – яркий представитель молодой железной поросли, и видит во мне, скорее, успешного военного вождя, командующего самым крутым и победоносным соединением русской армии, а не паркетного шаркуна, тишком пробравшегося в постель императрицы. Павел Павлович говорил мне, что последний раз нечто подобное Россия переживала во времена любви императрицы Екатерины и князя Потемкина-Таврического. Только замуж за своего милого друга та Великая Императрица так и не вышла. А зря. Сделала бы его после отстранения Гиреев вассальным Владетелем Крымским, а потом с чистой совестью – под венец. Да только вот зажравшейся нашей элите подобное было бы как серпом по фаберже, а потому Потемкина сперва отодвинули в сторону от императорского тела, а потом и вовсе отравили. Ольга у меня в этом смысле молодец, не в пример шлюховатой Екатерине – верная жена-однолюбка и ласковая мать, души не чающая в юном цесаревиче Александре Александровиче. Но полномочия у меня не меньше, а может, даже и больше, чем у князя Потемкина. Ведь тот был как бы с боку припеку, любовник императрицы, а я – законный князь-консорт с бумагой, которая гласит, что тут, в Венгрии, мои повеления равны императорским, потому что на месте событий виднее. Поставить в этом деле не только военную, но и политическую точку – как раз моя работа.

И ставить ее мы будем вместе с Кобой, которого местные знают как испанского борца за свободу народов товарища Хосе де Ацеро. В прежние времена мы с ним не часто пересекались, он больше работал с Павлом Павловичем, который натаскивал его как своего преемника. А вскоре после кампании в Проливах Коба и вовсе пропал с горизонта, но только для того, чтобы вплыть в самом нужном месте в самое нужное время. Рулит Будапештской Коммуной местный кадр Дьюла Альпари, весьма прогрессивный молодой товарищ правильной политической ориентации, а вот товарищами-помощниками у него товарищ Хосе и товарищ Мария (она же прогрессивная аргентинская графиня Мария Луиза Изабелла Эсмеральда де Гусман).

Когда мне открыли тайну этого псевдонима (ибо на моем уровне играют только открытыми картами), я на некоторое время впал в состояние полного очешуения. Силен товарищ Мартынов, силен: это ж надо – суметь «перековать» несостоявшуюся цареубийцу Дору Бриллиант в «товарища Марию», яростного бойца невидимого фронта, сражающегося на нашей стороне. Хотя стоп! Если девушка с самого начала стремилась бороться за справедливость, а не просто с бомбой в руке бунтовала против мрачной действительности (это далеко не одно и то же), то перемена стороны в борьбе непременно пойдет ей на пользу. Тут, среди нас, не делят людей по национальным сортам, не обманывают и не предают на смерть – и не потому, что «нет отбросов, а есть кадры». Азефа, Савинкова и прочих им подобных товарищ Мартынов спихнул в выгребную яму истории и прикрыл крышку, чтобы не воняло. Не было никогда таких – и точка.

Впрочем, на первую встречу Коба прибыл один, без доньи Марии. У часовых имелись соответствующие инструкции, так что пролетку под красным флагом беспрепятственно пропустили к самой станции. Товарищ Коба, то есть Хосе, был неподражаем. Пышные «испанские» усы с чуть подкрученными кончиками и бородка клинышком, как у Дзержинского, совершенно меняли привычный облик будущего «лучшего друга советских физкультурников». Дополняли облик вождя венгерской революции «ковбойская» шляпа из черной кожи и такая я же кожаная куртка-косуха, перетянутая офицерской портупеей, на которой висел автоматический пистолет маузера в деревянной кобуре – не столько оружие, сколько знак власти, как и красная повязки на рукаве.