Под знаком кометы

– Забрать – не то слово, – широко улыбнувшись, сказала императрица. – В качестве одной или нескольких губерний Венгрия нам и в самом деле будет не нужна и опасна, а в качестве вассального королевства – почему бы и нет. При этом номинальным правителем такой вассальной Венгрии может быть один из малолетних потомков милейшего Франца Фердинанда, по его выбору. И воспитываться будущий вассальный король Венгерский должен не Вене и не в имении фрау Софии в Богемии, а у нас здесь, в Санкт-Петербурге, где мы в самое ближайшее время устроим закрытое учебное заведение по типу колледжа в Итоне, предназначенное для воспитания детишек нашей элиты в правильном имперском духе. Так я собираюсь соблюсти данное мною обещание, и в тоже время обезопасить свою страну от неприятных неожиданностей. И только в случае, если венгерские магнаты будут особенно упорны или заартачится сам Франц Фердинанд, я непосредственно присоединю Венгрию вместе с прочими землями к своим владениям, и тогда Ямальский полуостров заговорит по-венгерски. Я у тебя, Павел Павлович, такая. Самое главное, чтобы люди, желающие повоевать с Россией чужими руками, утратили над этой территорией всяческий контроль. А без Венгрии Австрия, Богемия со Словакией, и даже Хорватия и вполовину Нам так не страшны, как с ней.

– Что же, это вполне достойный вариант, – одобрительно склонил голову канцлер Одинцов, – и волки целы, и овцы сыты. Вполне годится для предварительного плана действий. А теперь, если вы дозволите, я бы хотел немного поговорить о высокой политике и исторических аналогиях, которые пришли мне на ум во время обсуждения венгерской проблемы.

– Мы дозволяем, – милостиво кивнула императрица Ольга, – несмотря на некоторые допущенные вами просчеты, ваш ум ценится Нами чрезвычайно высоко, и Мы совершенно не прочь еще раз приобщиться к его мудрости.

– Дело в том, – сказал Одинцов, – что наблюдаемая в настоящий момент нами австро-венгерская картина очень напоминает мне распад Советского Союза, который я успел застать в молодости. Если из многонациональной сложносочиненной конструкции выдернуть руководящий и направляющий стержень и одновременно убрать сверхзадачу противостояния сильному внешнему врагу, то в государстве начинает сыпаться все и сразу. А зачем рвать жилы и подчиняться приказам из далекого и непонятного Центра, когда и без того теперь все будет хорошо? И в то же время кто-то совсем рядом, решая свои местные проблемы, развязывает внутренние войны между хорватами и венграми, грузинами и абхазами, армянами и азербайджанцами. И у того же Центра нет никакой возможности этому помешать, поскольку его главный источник ресурсов отказал ему в преданности. Разница между той и этой историями в том, что в Австро-Венгерской империи ресурсы собирались с миру по нитке, и мятежная Венгрия была одним из самых крупных источников, а в Советском Союзе тянуть можно было только с РСФСР, потому что все прочие «национальные» территории давно и прочно сидели на дотации.

– Так вы, Павел Павлович, считаете, что когда Франц Фердинанд объявлял о прекращении вражды с Российской империей, то он сам подписал смертный приговор государственному единству Двуединой монархии? – спросила Ольга. – У вас, насколько я помню, в отношении американцев на такую глупость сподобился месье Горбачев?

– Франц Фердинанд многократно умнее, честнее и совестливее, чем реинкарнация Иуды с пятном на темечке, – ответил тот. – Но все равно, как оказалось, законы исторического развития не делают исключения даже для умных и красивых. Вытащил из лучших побуждений из своего государства становой стержень, и даже два – так получай в ответ полную дезинтеграцию. Отныне каждый сам за себя.

– Постойте-постойте! – замахала руками Ольга. – В случае с вашим Советским Союзом разрушением второго станового стержня была отмена политической монополии – то есть руководящей роли сознанной господином Ульяновым коммунистической партии. Но в Австро-Венгерской политике партии играют настолько ничтожную роль, что их влиянием можно попросту пренебречь.

Канцлер Одинцов подумал и обстоятельно ответил: