Под стеклянным колпаком

Но мне нисколько не понравилась мысль о том, что доктор Гордон будет говорить с мамой. Скорее всего, он скажет ей, что меня надо упрятать в психбольницу. Я аккуратно собрала все до единого клочки моего письма Дорин, дабы доктор Гордон не смог их сложить и вычислить, что я планирую сбежать, после чего, не говоря ни слова, вышла из его кабинета.

Я смотрела, как мамина фигурка становилась все меньше, пока не скрылась за дверью здания, где помещался кабинет доктора Гордона. А потом – как ее силуэт все увеличивался, когда она возвращалась к машине.

– Ну, что? – Я заметила, что она плакала.

Мама, не взглянув на меня, завела машину. Потом, когда мы бесшумно скользили под прохладной и темной, как дно моря, тенью вязов, она сказала:

– Доктор Гордон считает, что тебе вообще не стало лучше. По его мнению, тебе нужно пройти несколько сеансов шоковой терапии в его частной клинике в Уолтоне.

Я ощутила резкий прилив любопытства, словно только что прочла интригующий газетный заголовок, в котором говорилось о ком-то другом.

– То есть он сказал, что мне надо там пожить?

– Нет, – ответила мама, и у нее задрожал подбородок.

Мне показалось, что она мне врет.

– Скажи мне всю правду, – потребовала я, – иначе я больше вообще не стану с тобой разговаривать.

– Разве я тебе когда-нибудь говорила неправду? – отозвалась мама и расплакалась.

САМОУБИЙЦУ СПАСЛИ,

СНЯВ С КАРНИЗА СЕДЬМОГО ЭТАЖА!

После двухчасового стояния на карнизе седьмого этажа над бетонной автостоянкой и собравшейся внизу толпой мистер Джордж Поллуччи позволил сержанту Уиллу Килмартину из полицейского участка на Чарлз-стрит втащить себя через ближайшее окно в безопасное место.

Я разгрызла арахисовый орешек из пакетика за десять центов, который купила, чтобы покормить голубей. Он оказался безвкусным, словно кусок старой древесной коры.

Я поднесла газету поближе к глазам, чтобы получше разглядеть лицо Джорджа Поллуччи, высвеченное, словно луна в три четверти, на размытом фоне кирпичной стены и темного неба. Казалось, он хотел сказать мне что-то важное, и это, наверное, было написано у него на лице.

Однако расплывчатые черты лица Джорджа Поллуччи растаяли, когда я всмотрелась в них, превратившись в правильный узор из темных, светлых и серых точек.

Черные, словно написанные тушью, строчки газетного абзаца не объяснили мне, почему мистер Поллуччи оказался на карнизе или что с ним сделал сержант Килмартин, когда наконец втащил его внутрь через окно.

Проблема с прыжками с высоты заключалась в том, что если неправильно выбрать этаж, то можно остаться живым после падения на землю. Я подумала, что седьмой этаж – это в самый раз, сложила газету и засунула ее между досками скамейки в парке. Газета оказалась из тех, которые мама называла «желтыми листками», и была переполнена сообщениями об убийствах, самоубийствах, избиениях и грабежах. Почти на каждой странице красовалось фото полуголой женщины с вываливающимся из декольте бюстом и ногами, пристроенными так, что виднелись краешки чулок.

Сама не знаю, почему раньше никогда не покупала такие газеты. Они были единственным, что я могла читать. Крошечные абзацы между фотографиями заканчивались раньше, чем буквам удавалось обнаглеть и начать извиваться. Дома мне доводилось видеть лишь «Крисчен сайенс монитор», появлявшийся на пороге ежедневно в пять утра, кроме воскресенья, и относившийся к самоубийствам, сексуальным преступлениям и авиакатастрофам так, словно их не существовало на свете.

Большая белая лебедь в окружении потомства приблизилась к моей скамейке, потом обогнула оккупированный утками, поросший кустарником островок и уплыла назад, под темную арку моста. Все, на что я смотрела, казалось ярким и очень-очень маленьким.

Я видела, словно в замочную скважину двери, которую не могла открыть, себя и младшего брата, совсем маленьких, с воздушными шариками в вытянутых руках, карабкающимися на борт большой педальной лодки в виде лебедя и дерущимися за место у борта над усеянной ореховой скорлупой водой. Я ощутила во рту вкус чистоты и мяты. Если мы хорошо себя вели у зубного, мама всегда покупала нам билеты на прогулку на педальной лодке.

Я сделала круг по парку, прошла по мосту и под сине-зелеными памятниками, миновала огромную клумбу с высаженными в виде американского флага цветами и оказалась у брезентовой в белую и оранжевую полоску кабинки, где можно сфотографироваться за двадцать пять центов.

Я читала таблички с названиями деревьев. Мое любимое дерево называлось «Плачущий книжник». Мне казалось, что его привезли из Японии. Там знают толк в духовных вещах и делают себе харакири, если что-то пошло не так.