Под солнцем Севера

Ледышки запоздалых цветов ясколки, камнеломки и других трав оттаяли. Некоторые арктические растения нередко уходят под снег в цвету или с недозревшими семенами. Семена дозревают под снегом и с наступлением весны не теряют всхожести. Но почти все цветки к весне прекращают жизнедеятельность и погибают.

Садясь в лодку, мы обратили внимание на приречный ивняк. На его обнаженном корне нависла над рекой сосулька. Солнце уже «тронуло» сосульку: на самом конце ее висела сверкавшая, словно бриллиант, капля воды. Над рекой появились чайки: они взлетали, кружились и трепетали на одном месте, словно радовались уходу заморозка.

Из Шалаурова продолжали двигаться на веслах в юго-западном направлении. Теперь мы плыли вдоль песчаного берега, быстро уходящего в глубину. Невдалеке от этой «приглубой тони», на южной стороне косы Шалаурова, стояла одинокая избушка. Она такая же нежилая, как и другие промысловые «балаганы» и заимки колымского понизовья, оживающие только во время рыбного промысла и потом снова забрасываемые в ожидании очередного заезда рыбаков.

Часа два мы гребли на юго-запад от косы Шалаурова, пока не достигли обрывающихся в реку отрогов Северо-Анюйского хребта. Отроги сменились земляным берегом, а к югу от устья ручья расположилась заимка Мартышкино.

Мы остановились здесь, чтобы приладить парус: подул попутный ветер. Под парусом дело пошло веселей, осталось позади еще с десяток километров и два мыса, но извилины берега заставляли нас часто менять направление.

В единственной избушке заимки Аспидной нашли рыбака Архипа Бережного. Его прельстила удобная для промысла ближайшая тоня — ровная, без единого донного бугра отмель, переходящая в такой же низкий (лайдовый) берег. К нашему прибытию он «добул» десяток сельдей, трех получирков и одну «костерку» — небольшого осетра. «Добулые» рыбы еще шевелили жабрами, лежа в круглой корзине (пестери) из ивовых прутьев.

Архип рассказал нам, что весной по большой воде он поймал около мыса восемнадцать нельм (вострух). Крупная воструха «взыгралась», пришлось ударить ее колотушкой по голове, и опа затихла. Смирным оказался карась с косыми глазами. Рыбаку попалось тогда удобное место: наполовину отбитая утесом речная струя поворачивала назад и текла в обратную сторону. Но летом «вода упала, улова обсохла и потеряла свою силу».

Архип подтвердил слова Прохора о том, что скоро надо ожидать «дивно» (много) сельдятки.

Рыбак оказался не таким говоруном («баюном»), — как Прохор. Молчажливой — так называют колымчане неразговорчивых людей. Он часто попыхивал трубкой, набитой табаком, перемешанным для ослабления крепости со скобленым «дерьвом».

Вечером Архип поглядел на небо и сказал, что ветер тянет «па мороку».

Пасмурное (морочпое) утро было невесело. Хмурых дней тут гораздо больше, чем ясных, хотя в июне — июле стоит неплохая погода. Теперь с севера надвинулась «мороса» — мельчайший дождь, похожий на туман.

Мороса застала нас в пути: часа три мы плыли, пока не добрались до заимки Крутая Дресьва.

Каменная Колыма омывает на западе большой, по очень низменный остров Мархаяповский — до него от нашего берега было не менее четырех километров. Этот самый северный, свыше десятка километров ширины, остров дельты простирается до моря. Отделяет он Каменную Колыму от Походской, или Средней Колымы.

Между тем погода ухудшилась: мороса перешла в крупный дождь, и мы вынуждены были причалить. Заимка оказалась безлюдной. Избушка — без кровли, через земляной потолок протекала вода.

Ставили палатку под дождем.

Пасмурная погода продолжалась и на следующее утро. Начал моросить дождь, оп шел все сильнее, пока не превратился в ливень. Около девяти часов дождь прекратился и потом уже не возобновлялся. Но солнце напрасно силилось прорваться сквозь низко нависшие тучи.

Мы приладили парус и, пользуясь попутным ветром, пустились в плавание.

Мархаяновский остров все еще маячил на западе. Под парусом нам удалось проплыть не менее шестнадцати километров, прежде чем достигнуть мыса Каменного. Нельзя было упускать попутного ветра, подгонявшего наше суденышко, хотя и нужна была остановка: впервые после тундры мы увидели на берегу два небольших деревца, далеко отстоявших друг от друга.

Появилась даурская лиственница. У колымчан она пользуется неизменной симпатией, особенно ранней весной, когда ее пахучие почки начинают «припухать».

К берегу снова подступили каменистые отроги Северо-Анюйского хребта. Вдоль них мы плыли не менее двух часов на юго-восток, потом еще километров восемь, пока пе преодолели береговую каемку залива и не добрались до мыса Красного и устья речки Краснушки. Примерно на этой широте против мыса в дельте Колымы все еще виднелся обширный остров Мархаяновский. Восточная его окраина вдавалась в реку, где была заимка Край Лесов.

Лиственничное редколесье на левом берегу Колымы пропадает между заимками Черпоусово и Походской. Здесь же, невдалеке от нас, мы видели одинокие лиственницы, разобщенные большими травянисто-кустаринчковыми полянами тундры.