Читаем Под щитом красоты полностью

Реальность отрезвила героя-хранителя довольно скоро. Он убедился, как мало он представлял новых студентов, приезжающих в университет на роскошных автомобилях неизвестных ему марок. В первый же день герой выделил двух молодых людей, соперничающих за внимание девушки с эпатажной надписью на футболке «Испорчу жизнь». Их запутанные отношения тоже становятся одной из сквозных линий сюжета. Постепенно герою открывается, что соперничество тут не просто любовное – за молодыми людьми стоят их семьи, связанные деловой конкуренцией. Сюжет все больше начинает напоминать криминальную историю: тут и попытка похищения, и подброшенные наркотики, и вторжение неизвестных в дом, и текст, похищенный из компьютера. Интрига становится все увлекательней, оставаясь загадочной буквально до самого конца. Лишь тогда становится понятной вторая часть названия: «Заглавие в конце», как и основная: «Джокер». Эпиграф заранее предупреждает: Фактор джокера не позволяет заранее предсказать развитие.

Что джокер – это карта, которая по желанию игрока может стать любой другой, повествователю было известно и раньше. Новым для него оказалось употребление этого термина в современной информатике. Когда в системе возникает неопределенность, джокер неожиданным появлением может ее выправить, объясняет ему один из студентов, Пашкин. Джокера можно выявить где угодно: в политике, в общественной жизни, в искусстве, в бизнесе, которым кое-кто из студентов занимается без отрыва от учебы – джокер вступает в игру там, где нужны нестандартные решения, нестандартные уровни. «Кто-то должен их задавать, а значит, не обойтись без иерархии. Если угодно, аристократии», – декларирует Пашкин.

При слове «аристократия» я снова слегка вздрогнул: необходимость новой аристократии тоже постоянная тема моей публицистики, – см., например, «Аристократия и национальная идея» Октябрь», № 8, 2007). Но по-настоящему я изумился, когда в мощном харитоновском романе «Увидеть больше» некая говорящая голова на экране заговорила буквально моими словами: «Вся наша жизнь, личная и общественная, вся человеческая культура, история, строится на индивидуальных и коллективных фантомах, грезах, иллюзиях. Когда мы говорим о конфликте между реальностью и иллюзиями, это, как ни смешно, уже иллюзия. Реален лишь конфликт между разными иллюзиями. Нации, государства порождаются системами коллективных иллюзий, они исчезают, когда система распадается, рушится. Великий некогда Рим погубили не нашествия варваров, пришельцы прекрасно вписывались в могучую империю, становились ее гражданами, даже правителями. Рим погубила всего лишь другая религия, новая система иллюзий, мечтаний, грез». Однако роман этот требует отдельного серьезнейшего разговора (говорю же, что Харитонову нужен свой Шестов), а мне дай бог как-то обрисовать «Джокера».

Пересказать хотя бы его сюжет трудно еще и потому, что пришлось бы заранее выдать читателю развязку, что по отношению к повествованию, выстроенному как детективная история, делать особенно непозволительно. А начинается приключение с того, что к герою-преподавателю приходит для пересдачи зачета на дом один из отмеченных им молодых людей, рыжий Тольц, прикрывающий нос и рот окровавленным платком, а на его лбу и скуле наливается цветом обширная ссадина. «Упал, ударился? С кем-то подрался? Мычал сквозь платок нечленораздельно. Пришлось провести его в ванную, направляя, придерживая за плечо, – беднягу пошатывало». Выясняется, однако, что студент по пути к профессору разбился на машине, – не наркотиком ли накачался? Это подозрение держится до самого конца. Рассказчик отвлекается на другие темы: о семейной жизни, о жене, о деревне, в которой он однажды побывал вместе с ней, о евреях-родителях, время от времени возвращается к истории с проваленным зачетом (Тольц продолжает дремать в соседней комнате). Пока еще неясно, почему студент на зачет опоздал. Реферат, который он тогда принес, оказался, как можно подозревать, списанным. Но преподавателю и это не помешало бы поставить студенту зачет, если бы тот не прошелся критически о его костюме, несовременном с точки зрения молодых людей. Преподавателю хотелось бы достойнее выглядеть перед девушкой, к которой он не совсем безразличен. Сама девушка, Лиана, тоже довольно загадочна. Опоздавший на зачет Тольц появляется в аудитории, когда она уже собирается уходить. «Лиана, поравнявшись с ним, вдруг пихнула юношу локтем в живот, больно, рыжий даже согнулся. Я сам невольно вздрогнул от неожиданности. Это что, у них такая манера здороваться? Или какие-то неизвестные мне счеты?»

Перейти на страницу:

Все книги серии Филологический нон-фикшн

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология