На заднем плане, как некий взрыв из красок и контуров, устремлялся ввысь кусок древнего Рима. По кирпичным стенам и аркам, по мраморным колоннам и пилястрам бил ослепительно белый свет юпитеров, от которого здания выступали рельефнее и резче, чем в натуре, а все окружающее тонуло в сумеречной мгле. Ближе ко мне тянулись переплеты увешанных проводами деревянных лесов, на которых и были укреплены эти огромные лампы; чуть дальше, где на стальных ходулях, где на подвижных кранах, располагалось множество кинокамер - сплошные глаза. А самое удивительное - на открытом пространстве перед городом стояла толпа, около тысячи человек, застывших в неподвижности и молчании, спиной ко мне. Они как завороженные слушали раскатистый голос одного-единственного человека, который стоял выше их, на колеснице, раскачиваясь и жестикулируя в центре светового пятна.
Несомненно, это Катилина распалял древнеримский плебс. От неестественно белого света краски жгли мне глаза, так что пришлось отвернуться. В другое время это зрелище захватило бы меня; теперь же мною владела одна мысль: наконец-то я почти уверен, что лишь очень небольшое расстояние отделяет меня от Хьюго. Я стал пробираться в обход лесов, позади лучей света - так проходят позади водопада. Я не хотел, чтобы Хьюго первым меня заметил. По мере моего продвижения город, казалось, расступался и как на вертящейся сцене появлялись все новые улицы, храмы и осененные колоннами рынки. Я шел в каком-то забытьи, по самой кромке освещенного пространства, между каскадом ярких красок с одной стороны и мглистыми сумерками - с другой. Марс и тот казался заколдованным: скользящий призрак, чьи ноги плавно двигались, не касаясь земли. А голос оратора все звучал, изливая в непрерывном потоке страстный протест и призыв. Я начал улавливать слова. Он говорил: "Это, товарищи, и есть путь к избавлению от капитализма. Я не говорю, что это единственный путь, но я утверждаю, что лучшего пути нет". Я замер на месте. Как знать, марксизм, конечно, мог уже сейчас в корне изменить подход к древней истории, но все же это прозвучало странно. И тут меня озарило - оратор был не Катилина, а Лефти.
Голос умолк, и толпа очнулась. Тихий ропот усилился до рева, эхом отдававшегося от фасадов искусственного города, люди кричали, аплодировали, оборачивались друг к другу. Тут и там среди них попадались римляне в тогах, но в большинстве это были, видимо, техники и монтеры в синих комбинезонах либо в рубашках без пиджаков. Потом из-за толпы появилось длинное полотнище, натянутое между двух шестов, и, когда несущие плакат немного повернули его, я разобрал написанные огромными буквами слова "ВОЗМОЖНОСТИ СОЦИАЛИЗМА". И в ту же минуту я увидел Хьюго.
Он стоял один, немного в стороне от толпы, в ярком сиянии юпитеров, стоял на ступенях храма, на краю города, и через головы людей смотрел на Лефти. Свет падал на него с разных сторон, так что он не отбрасывал тени, и от белизны этого света лицо его казалось неестественно бледным, словно его намазали мелом. Он в задумчивости сжимал и разжимал руки - может быть, по инерции продолжал аплодировать. Я хорошо помнил эту его характерную позу - плечи ссутулились, шея вытянута вперед, глаза зорко бегают по сторонам, губы чуть шевелятся. Потом он стал кусать ногти. Я стоял как пригвожденный к месту. Лефти опять заговорил, и сейчас же вокруг его голоса сомкнулась глубокая тишина.
Хьюго почувствовал мой взгляд и слегка повернулся в мою сторону. Нас разделяло каких-нибудь двадцать шагов. Я выступил из тени на свет, и он увидел меня. С минуту мы смотрели друг на друга. Я не улыбнулся, не двинулся с места. Мне казалось, что я смотрю на Хьюго из другого мира. Торжественная печаль опустилась между нами, как занавес, и мне уже не верилось, что он меня видит, до того явственно я видел его. Потом Хьюго с улыбкой поднял руку, и Марс начал рваться и тащить меня к нему. Тоска волной хлынула мне в сердце. После благородства молчания и разлуки слова. Какая пошлость! Я улыбнулся, как автомат, и попробовал что-нибудь прочесть в лице Хьюго. Что оно выражало? Дружелюбие, презрение, безразличие, досаду? Лицо было непроницаемо. Я поднялся по ступеням и стал рядом с ним.
Хьюго закончил улыбку и приветственный жест не спеша, но и не слишком медленно и снова повернулся лицом к толпе. При этом он указал на Лефти, точно хотел сказать: "Нет, вы только послушайте!"
- Хьюго! - сказал я вполголоса.
- Ш-ш!
- Хьюго, мне нужно с вами поговорить. Куда нам можно пойти?
- Ш-ш, - сказал Хьюго. - После. Я хочу послушать. Это колоссально. - Он искоса бросил на меня строгий взгляд и выразительно замахал руками. Лефти довел до конца длинный период, и по толпе пробежал негромкий ропот одобрения.
- Хьюго, - сказал я громко и внушительно, - я должен вас предостеречь...
Снова стало тихо. Хьюго укоризненно покачал головой, приложил палец к губам и приготовился слушать Лефти.
Я продолжал, понизив голос, стараясь вбить каждое слово ему в уши:
- Сэди вас обманывает, она...