Под сенью дев, увенчанных цветами

— Из вашего дома невозможно уйти, — говорила г-жа Бонтан г-же Сванн, а г-жа Котар, изумленная, что кто-то выразил ее ощущение, восклицала: «Я это самое себе и говорю, прямо этими же словами!», а господа из Жокей-клуба поддакивали, и осыпали ее любезностями, и, казалось, были подавлены выпавшей на их долю честью, когда г-жа Сванн представляла их этой не слишком любезной буржуазной дамочке, которая при блестящих гостях Одетты всегда держалась в тени или даже занимала оборонительную позицию, употребляя возвышенные выражения для самых простых понятий. «Подумать только, три среды подряд вы водите меня за нос», — говорила г-жа Сванн г-же Котар. «Ваша правда, Одетта, я не видела вас целый век, целую вечность. Как видите, я полностью признаю свою вину, но, правду вам сказать, — прибавляла она со стыдливой уклончивостью, потому что, несмотря на то что была замужем за врачом, никогда не смела без околичностей упомянуть о ревматизме или почечных коликах, — у меня были кое-какие мелкие неприятности. С кем не бывает. И потом, у меня был кризис с мужской прислугой. Не то чтобы я так уж дорожила своим авторитетом, но мне пришлось, в назидание другим, уволить моего Вателя, хотя, впрочем, он и так уже подыскивал себе более прибыльное место. Но его уход едва не повлек за собой падения всего министерства. Горничная тоже затеяла увольняться, у нас разыгрывались совершенно гомеровские сцены. Но я все-таки твердо стояла у руля, и всё вместе послужило мне прекрасным уроком на будущее. Я докучаю вам этими историями со слугами, но вы же знаете, какой это кошмар, когда приходится производить перемещения среди обслуживающего персонала».

— А вашей прелестной дочки мы не увидим? — спрашивала она. — Нет, моя прелестная дочка обедает у подруги, — отвечала г-жа Сванн и добавляла, обернувшись ко мне: «По-моему, она вам написала и пригласила в гости на завтра… А как поживают наши беби?» — спрашивала она у профессорской жены. Я переводил дух. Слова г-жи Сванн, подтверждавшие, что я смогу увидеть Жильберту, когда захочу, приносили мне то самое облегчение, за которым я приходил; потому-то я и не мог обойтись без этих визитов к г-же Сванн. «Нет, я напишу ей нынче вечером. Впрочем, мы с Жильбертой не можем встречаться», — добавлял я с таким видом, точно наша разлука вызвана некими таинственными причинами, — и это тоже дарило мне иллюзию любви, которую укрепляло и то, что я говорил о Жильберте, а она обо мне всегда с большой нежностью. «Вы же знаете, она вас обожает, — говорила г-жа Сванн. — Неужели вы совсем не можете завтра?» Меня внезапно охватывало ликование, в голове мелькало: «Да почему же нет? Ее мама сама меня зовет». Но тут же снова наваливалась печаль. Я боялся, что, увидав меня, Жильберта сразу поймет, что мое равнодушие было притворством, поэтому я предпочитал держаться от нее подальше. Пока мы так обменивались репликами, г-жа Бонтан жаловалась, как ей трудно с женами политических деятелей; она всячески давала понять, что все они убийственно скучны и смешны и что работа мужа приводит ее в отчаяние. «Вот вы можете принимать у себя подряд пятьдесят жен врачей, — говорила она г-же Котар, которая, наоборот, питала добрые чувства ко всем и со священным трепетом относилась к любым своим обязанностям. — Какая вы мужественная! Я, конечно, тоже должна всё это делать, сами понимаете, министерство… но ничего не могу с собой поделать: как увижу всех этих министерских жен, так и тянет показать им язык. И моя племянница Альбертина такая же, как я. Она такая безобразница, эта крошка! На прошлой неделе у меня была в гостях жена товарища министра финансов, она сетовала, что совершенно не умеет готовить и ничего в этом не понимает. А моя племянница и говорит ей с очаровательной улыбкой: „Но, мадам, вам бы следовало в этом разбираться, ведь ваш отец пособлял на кухне“». — «Ох, какая прелесть, премилая история! — говорила г-жа Сванн. — Но по крайней мере на те дни, когда у доктора консультации, у вас должно быть свое маленькое home, чтобы там были ваши цветы, ваши книги, вещи, которые вы любите», — советовала она г-же Котар. «Представляете, прямо так и бухнула ей прямо в лицо! И не предупредила меня ни о чем, притворщица негодная, — хитра, как обезьяна. Счастливая вы, что умеете сдерживаться: как я завидую тем, кто знает, когда нужно промолчать!» — «Но мне вовсе не нужно сдерживаться, мадам, — кротко отвечала г-жа Бонтан, — у меня характер покладистый. Прежде всего, я знаю свое место, где мне до вас, — добавляла она, для значительности повысив голос: она всегда говорила громче, вставляя в разговор какую-нибудь утонченную любезность, что-нибудь изобретательно-лестное, вызвавшее восхищение у мужа и способствовавшее его карьере. — И потом, я рада делать всё, что на пользу профессору».

— Нет, но нужно еще иметь выдержку. У вас, должно быть, крепкие нервы. Я, как только вижу, что жена военного министра строит гримасы, тут же начинаю ее передразнивать. Мой характер — мое наказание.