Под сенью дев, увенчанных цветами

— Погоди, дорогой, — перебила мама, — может, это еще и неправда. Мало ли что люди говорят. И потом, господин де Норпуа, конечно, очень мил, но он не всегда благожелателен, особенно к людям не его круга.

— Это правда, я и сам замечал, — согласился отец.

— И потом, Берготту многое простится за то, что ему понравился мой мальчик, — подхватила мама, погладив меня по голове и устремив на меня долгий мечтательный взгляд.

Впрочем, не дожидаясь окончательного приговора Берготту, мама и раньше говорила мне, что, когда у меня будут гости, я могу пригласить и Жильберту. Но я не смел это сделать по двум причинам. Во-первых, у Жильберты всегда подавали только чай. Дома же у нас, наоборот, по маминому настоянию кроме чая всегда бывал и шоколад. Я боялся, что Жильберта решит, что это пóшло, и проникнется к нам презрением. Другая причина заключалась в трудности протокольного характера, которую я не в силах был преодолеть. Когда я приходил к г-же Сванн, она спрашивала:

— Как поживает ваша матушка?

Я несколько раз пытался разведать, задаст ли мама этот вопрос Жильберте, когда она придет к нам в гости — этот момент казался мне важней, чем обращение «Монсеньор» при дворе Людовика XIV. Но мама ничего не хотела слышать.

— Нет-нет, ведь я незнакома с госпожой Сванн.

— Но она с тобой тоже незнакома.

— Послушай, мы не обязаны всё делать одинаково. Я обласкаю Жильберту как-нибудь по-другому, найду другие слова.

Но я сомневался и предпочитал не приглашать Жильберту.

Расставшись с родителями, я пошел переодеваться и, вынимая всё из карманов, внезапно нашел конверт, который вручил мне дворецкий Сванна, провожая меня в гостиную. Теперь я был один. Я вскрыл конверт, внутри лежала карточка с именем дамы, которой я должен был предложить руку, чтобы вести ее к столу.