Под сенью дев, увенчанных цветами

А ведь я колебался между разными девушками из стайки; в них во всех была частица того собирательного очарования, которое меня сперва взволновало; и не этой ли причине, помимо всего прочего, позже, даже во времена моей самой большой — второй в жизни — любви к Альбертине, я временами совсем ненадолго обретал свободу от этой любви? Моя любовь обошла всех ее подруг, прежде чем окончательно обратиться на нее, и иногда оставляла между собой и образом Альбертины небольшой зазор, позволявший ей, словно неотрегулированному освещению, скользнуть по другой девушке, а потом опять вернуться к Альбертине; мне казалось, что моя сердечная боль не обязательно вызвана воспоминанием об Альбертине; с тем же успехом ее можно было связать и с кем-то другим. И тогда, словно от вспышки молнии, мгновенно рушилась реальность, причем не только внешняя, как во времена моей любви к Жильберте (ту любовь я считал моим внутренним состоянием и верил, что в себе самом черпаю всю особенность, необычайность любимого существа, всё то, из-за чего она необходима мне для счастья), но даже и внутренняя, чисто субъективная реальность.

«Дня не проходит, чтобы та или другая из них не появилась перед мастерской и не заглянула ко мне на минутку», — сказал мне Эльстир и привел меня в отчаяние: я понял, что если бы пошел к нему сразу, когда мне посоветовала бабушка, я бы, наверно, уже давно познакомился с Альбертиной.

Она ушла; ее было уже не видно из мастерской. Я подумал, что она, наверно, пошла встречаться с подругами на молу. Если бы я мог оказаться там вместе с Эльстиром, я бы завязал с ними знакомство. Я изобретал тысячи предлогов, чтобы уговорить его пройтись со мной по пляжу. Пока девушка не возникла в раме окна, по-прежнему такого очаровательного под карнизом жимолости, но теперь опустевшего, я был спокоен. Эльстир причинил мне радость и муку, сказав, что немного пройдется со мной, но сперва должен закончить ту часть картины, над которой работает. Это были цветы, хотя и не те, портрет которых я хотел бы ему заказать больше, чем портрет человека: пускай бы его гений раскрыл мне то, чего я столько раз искал, тщетно вглядываясь в боярышник, белый и розовый, васильки, яблоневый цвет. За работой Эльстир говорил со мной о ботанике, но я его почти не слушал; он уже был нужен мне не сам по себе, а как необходимый посредник между девушками и мной; еще совсем недавно я находился под обаянием его таланта, а теперь это обаяние было важно лишь потому, что отсвет его падет и на меня, когда Эльстир представит меня стайке.