Читаем Под псевдонимом Серж полностью

Но все положительные эмоции ушли на второй план, когда Алексей переступил порог своей квартиры. Она была пуста. Ни Ольги с Маринкой, ни писем от них. И почтовый ящик пустовал, если не считать писем, которые Алексей написал домой из госпиталя. И от Сергея, который, наверное, уже в армии, тоже ничего. Сёстры Софья с Ириной съехали – блокада Ленинграда давно снята. И вот он один в пустой квартире… Хуже было только в одиночной камере… Впрочем, стоит ли это вспоминать… Особенно тяжело ночью: не знаешь, куда деваться от одиночества. И думы, думы…

Но не зря говорят в народе, что утро вечера мудренее. Утром Алексей решил навестить свой институт. Кабинет ректора был приоткрыт, а столик, за которым четыре года назад сидела бдительная пожилая секретарша, пустовал.

Балезин всмотрелся в приоткрытую дверь. В кабинете были двое: сам ректор и ещё один человек, стоявший спиной к Алексею; правый рукав его гимнастёрки свободно болтался.

Его тёзка Алексей Григорьевич Сергин внешне изменился мало: как и раньше в полувоенной форме, с орденом Красного Знамени на груди; как и раньше,, беспрерывно курил, правда, по запаху это был уже не добротный довоенный «Казбек», а что-то попроще, напоминавшее махорку. «Сейчас, Коля, надо начинать эти работы, сейчас! – начальствующим тоном выговаривал он. – Мы не в Африке живём. Тёплые дня быстро пролетят, глазом не моргнёшь, как наступят осенние холода. И останется общага без тепла, как и год назад!» Стоявший перед ректором человек попытался оправдаться, и его молодой голос показался Алексею знакомым. Но Сергин договорить ему не дал, обрушив поток ругани. Балезину стало жаль парня, и он приоткрыл пошире дверь.

– Можно к вам?

Сергин пару секунд недовольно разглядывал пришедшего, потом резко поднялся и, несмотря на хромоту, быстро зашагал навстречу Балезину. Обнял, обдав крепким запахом табака:

– Алексей Дмитриевич, дорогой, как я рад!

Парень наблюдал за их встречей. Видно было, что и он хочет что-то сказать:

– А меня вы не узнаёте?

Алексей конечно же узнал. Перед ним стоял тот самый комсорг Коля, который был не в ладах с французским языком. А вот он изменился заметно: весь седой, хотя ему до 30 далековато; взгляд усталый, лицо суровое – весёлых юношеских веснушек уже не видно; на правом стекле роговых очков трещина. И только голос в какой-то мере выдавал его молодость.

– Узнаю, Николай Петрович, – Балезин вместо рукопожатия осторожно тронул его единственную левую руку. А по имени-отчеству назвал специально, помня, что в довоенные времена комсорг Коля любил, когда его для солидности так называли. – Что, французский небось забыл?

– Какой там французский, – грустно отмахнулся тот. – Вот вопросами благоустройства общежития занимаюсь…

– Мой помощник, – пояснил Сергин и тут же добавил: – На сегодня, Коля, всё. Жду завтра в конце дня. Доложишь.

Когда они присели, Сергин закурил и, сделав глубокую затяжку, пояснил:

– Не повезло парню. В октябре 41-го ушёл добровольцем в ополчение. И вот в первом же бою руку оторвало. Взял я его к себе. Сейчас он, можно сказать, проректор по хозяйственной части. А меня, хромого, в ополчение не взяли. Но и дёру из матушки-столицы не дал, как многие.

И тут же перевёл разговор на другую тему:

– Ох, Алексей, ты не представляешь, как я рад, что ты вернулся. Где воевал, не спрашиваю – догадываюсь.

Балезин молчал, потом тихо молвил:

– Я… я не совсем вернулся… предстоит довоёвывать. А после победы вернусь обязательно.

Сергин покачал головой, выпустил струю дыма.

– Жаль, жаль… У меня каждый человек на счету. Половина инвалидов вроде этого Коли. А от твоей кафедры иностранных языков почти никого не осталось: кто в эвакуации, а кто и отправился туда, откуда не возвращаются… Хоть пленных немцев привлекай.

– Не получится.

– Это почему же?

– Они немецкий знают, но не знают русского.

– Шутишь всё…

– Да ладно, не сердись. Лучше забегай ко мне вечерком. Я здесь недалеко живу, обмоем мою звезду и орден.

Сергин разом притушил окурок и даже привстал из-за стола:

– Так это ж, здорово! Ты что, майора получил?

– Бери выше.

– Неужто подполковник?

– Ещё выше.

Сергин вышел из-за стла и не то с любопытством, не то с долей испуга поглядел на Балезина.

– И каких же войск ты полковник, позволь полюбопытствовать?

– Ты же сам при встрече сказал, что о том, где я воевал, спрашивать не будешь.

– Ну а орден-то какой получил?

– Красной Звезды… Придёшь – покажу. Ну, пока. Старославянский, 15, квартира 38, жду часиков в семь, а можно и раньше.

Сергин заверил, что с радостью готов прийти, но есть одно обстоятельство: жена тяжело болеет. И если тёща и дочь возражать не будут, он обязательно зайдёт. Попросил номер телефона, сказал, что позвонит.

Дома Алексей, насколько мог, приготовил стол: бутылка водки, варёная картошка, банка тушёнки, хлеб; в дополнение купил на ближайшем рынке квашеной капусты и жареную курицу.

Телефонный звонок он ждал. Сергин извинился и сообщил, что не придёт.

Перейти на страницу:

Все книги серии Офицерский роман. Честь имею

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука