Происходили в этом суматошном перемещении и совсем уж удивительные случаи. Один из отступавших зашел к нам с большой котомкой за спиной. Когда взрослые поинтересовались, что он несет, тот вынул скруток и развернул его. Это была шинель генерала с красной шелковой подкладкой. Как рассказал военнослужащий, перед войной и в начале ее он, будучи шофером, возил этого военачальника. Их часть попала в окружение, управление ею было потеряно. Пробираясь на восток, генерал приказал остановить машину на высоком речном берегу и прошел внутрь хлебного поля, чтобы разведать обстановку. Через небольшое время вернулся и сообщил водителю, что они находятся в двойном кольце немецких войск. Обращаясь ко мне, он сказал, что я свободен и могу самостоятельно выходить из этой ситуации. И если удастся выбраться из кольца, попросил разыскать его родных по указанному на конверте адресу. При этом он отдал ему запечатанное письмо на имя жены. Попрощался, а сам ушел опять в рожь. Через несколько минут там раздался звук выстрела.
– Бросившись на этот звук, я увидел, что генерал застрелился, – продолжал военный. – Видимо, он не захотел позорного плена и посчитал пулю в висок единственно правильным для себя выходом.
Оставшись в одиночестве, водитель бросил машину, взял генеральскую шинель и в подступающих сумерках пошел в направлении деревни, из которой доносился лай собак и мычание коров. По пути встретил женщину с ребенком, которая гнала корову с пастбища. Она заверила, что немцев в деревне нет, но шоссе, через которое ему предстояло двигаться дальше, охраняется немецкими солдатами. Правда, они стоят на большом расстоянии друг от друга и ее вот не задержали при перегоне скотины на лужок. Завтра можно попытаться перейти втроем.
– Утром я взял на руки ее ребенка, – повел дальше рассказ шофер, – и мы с ней благополучно пересекли это шоссе вроде как единой семьей. Никто нас даже не окликнул. И вот я уже здесь.
По правде сказать, всех возмутил рассказ служивого. Зачем он рисковал жизнью женщины с ребенком? И почему польстился на генеральскую шинель, с которой и его самого могли бы немцы поставить к стенке? Но воспитывать его никто не стал. Покормили, оставили переночевать, а наутро пожелали счастливого пути.
Вскоре после его ухода к хате (а она стояла крайней на селе) подошли сразу двадцать два лейтенанта, двигавшихся тоже на восток. Очевидно, это были свежеиспеченные выпускники какого-то военного заведения. Увидев их, мать очень расчувствовалась, ассоциируя их с таким же молодым, воевавшим где-то в Литве собственным сыном. В беседе с ней они посоветовали уничтожить письма сына во избежание неприятностей с немцами. Мама так и сделала, а теперь вот жалеем об этом. Не осталось у нас даже названия воинской части, где служил мой брат. И невозможно восстановить, где затерялись его последние следы в этой кровавой мясорубке.
А отступавшие некоторое время еще шли и шли глухими дорогами и тропами. Многие из них остались в партизанских отрядах.
Война шла, но немцев пока никто не видел. Доходили слухи, что они заняли Глуск и даже были в соседней Березовке, которая находилась в пяти километрах от нашей деревни. Оттуда до нас доносился иногда какой-то шум. Видно, там по шоссе двигалась военная техника. Наша или немецкая, никто не знал.
В один из дней такого относительного затишья мы с соседним парнишкой отправились порыбачить на протекающую в 40–50 метрах речку Птичь. Перешли по мелководью на противоположный берег и стали разматывать удочки. В это время послышался сильный рев моторов, доносившийся с противоположного конца деревни. Звук их все нарастал, и вот показалась большая (около 15 машин) группа мотоциклистов. Таких огромных мотоциклов (трехколесных, с коляской) мы еще не видели. На руле у каждого был закреплен ручной пулемет. В конце улицы приезжие остановились, сошли на землю и стали рассматривать в бинокль простирающуюся перед ними территорию за рекой.
Это были оккупанты. Мы не знали, что нам делать. Прятаться было уже поздно, да и некуда. Но двое малышей чужеземцев, видимо, не интересовали, и мы, осмелев, приблизились, наконец, к постепенно собиравшейся вокруг них толпе из стариков, женщин и вездесущих мальчишек. Остановившись поодаль, со страхом и любопытством одновременно стали рассматривать незнакомцев. Одеты они были в зеленые мундиры и такого же цвета брюки и сапоги. День был жаркий, и к нашему приходу мундиры были уже сняты и развешены по забору. Прикрепив к нему зеркальца, многие из приезжих брились. Часть отправилась в близлежащие дома собирать яйца. Некоторые пытались разговаривать с сельчанами. Слышалась непонятная нам гортанная речь.