Под пристальным взглядом

(Вечер. Барская усадьба П.А. Осиповой, тетки А.П. Керн, в Тригорском. Пушкин и хозяйка, светская, пожилая женщина.)

Прасковья Александровна:

Любезный друг, Александр Сергеевич, вы так грустны последнее время…

Пушкин:

Ах, Прасковья Александровна, я даже не в грусти, а в бешеной тоске. И лишь ваша нежная дружба в состоянии ее успокоить.

Осипова:

Да в чем же причина столь несвойственного вам настроения?

Пушкин:

Я в ссоре с отцом.

Осипова:

С Сергеем Львовичем? Да из-за чего же?

Пушкин:

Больно и трудно молвить… Батюшка мой принял на себя поручение полицейских властей следить за моим поведением

Осипова:

Но ведь вы, Александр Сергеевич, такой шалунишка. И обязанности отца…

Пушкин (резко):

Милейшая, Прасковья Александровна, обязанности отца и обязанности полицейских властей не одно и то же. Последних интересуют не «шалости» мои, а верноподданность царю-батюшке.

Осипова:

Господь с вами, Александр Сергеевич, а разве вы не слуга государю?

Пушкин (с улыбкой):

Я тружусь во славу Корана, о том, кстати, и брату своему, Левушке, в письме сообщил.

Осипова (растерянно, недоуменно):

Христианин… Коран… Это совместимо?

Пушкин:

Позвольте я вам процитирую несколько строк: «Бог послал к Вам книгу, полную света, да приводятся ею на путь спасения любящие его, да извлекаются из тьмы, и особенною его благодатью направляются на путь спасения».

Он милосерд, он Магомету
Открыл сияющий Коран.
Да притечем и мы ко свету
И да падет с очей туман.

Осипова:

О боже!

Пушкин (подходит к окну):

– А вы, о гости Магомета,
Стекаясь к вечери его,
Брегитесь суетами света
Смутить пророка своего.

В паренье дум благочестивых,
Не любит он велеречивых
И слов нескромных и пустых:
Почтите пир его смиреньем.

По что ж кичится человек?
За то ль, что наг на свет явился?
Что дышит он не долгий век,
Что слаб умрет, как слаб родился?

За то ль, что бог и умертвит
И воскресит его по воле?
Что с неба дни его хранит
И в радостях и горькой доле?

Осипова (восхищенно):

И это тоже Коран?

Пушкин:

Это мое «Подражание Корану». Вам посвящаю, нежное, человеколюбивое сердце, Прасковья Александровна. И знайте: я признаю смирение перед Всевышнем. К этому призывает наше Евангелие. И, как видите, Коран.

(Сцена уплывает)

Картина 5

(Появляются бричка, узкая дорога. Пики гор. Пушкин. На встречу арба с телом убитого чеченца на бурке. Рядом ружье покойника. Суровые лица сопровождающих.)

Пушкин:

Как убит был этот человек?

Один из чеченцев:

Мщения крови.

Русский солдат:

Для них убийство – простое телодвижение.

Другой русский солдат:

Недавно поймали мирного черкеса, выстрелившего в солдата. Он оправдался тем, что ружье его долго было заряжено.

Пушкин:

Что делать с таковым народом?

(От толпы чеченцев отделяется человек, по-видимому старейшина; обращается к Пушкину, положив руки на грудь, поклонившись):

– Кто ты, путешественник?

Пушкин:

Я – сочинитель, поэт.

Старейшина:

Благословен час, говорят на Востоке, когда встречаем поэта. Поэт брат дервишу, он не имеет благ земных. И между тем, как мы, бедные, заботимся о славе, о власти, о сокровищах, он стоит наравне с властелинами земли, и ему поклоняются.

Пушкин (пораженный):

Позвольте узнать и мне, кто вы, столь учтивый и образованный незнакомец?

Старейшина:

Бей-булат Теймиев.

Пушкин (восхищено и опасливо):

Славный Бей-Булат!? Гроза Кавказа!?

Бей-Булат (миролюбиво улыбаясь):

Поэт, вот моя рука. Она будет тебе порукой в безопасном переезде через горы и Кабарду.

(Сцена уплывает)

Картина 6