Читаем Под небом Новгорода полностью

— Нет, но, вероятно, со знатными особами. Меня зовут Арно де Лаон, а вот мой брат, Виктор де Дампьер. Мы принадлежим к свите сеньоров епископов из Шалона и Мо, гостей Нюрнбергского архиепископа. Но… куда она еще направляется? Госпожа, подождите нас…

Оруженосцы вскочили на коней и бросились вслед княжне, раздраженной этими разговорами.

— Прощайте, сеньор аббат! — только и успел крикнуть Арно, прежде чем исчезнуть в лесу.

Человек в одеянии священника пожал плечами и повернулся к раненому, который только что открыл глаза.

— Мора!

— Что вы говорите, ваше высочество?

Где та девушка, которая врачевала?

— Уехала. Ее сопровождали французские оруженосцы.

Мне нужно ее найти!

— Это невозможно, ваше высочество, мы должны не мешкая вернуться к императору. Ведь только он может склонить папу на вашу сторону.

Гот, кого монах именовал «ваше высочество», тяжело поднялся.

Аббат, вы правы. Но только я с удовольствием отдал бы один из своих городов, лишь бы узнать, кто эта девушка.

— Наверно, одна из женщин свиты этой русской принцессы, за которой выслал посольство король Генрих.

Герцог громко рассмеялся.

— С таким мужем бедняжка может не опасаться за свою девственность. Но если она так же прекрасна, как моя охотница, признаюсь, я готов ему помочь в обмен на ранее оказанные услуги!

— Ваше высочество, вы прибыли сюда в надежде получить согласие на брак с принцессой Матильдой, не думайте о другой женщине…

Герцог и монах сели на коней, которых держали оруженосцы.

— Аббат, вы, как всегда, правы, забудем ту женщину, называющую себя Морой.

— Морой?

— Так назвала ее сопровождавшая дама.

— Мора… Мора… чародейка!

— Что вы говорите? Я ничего не понимаю…

— Я, кажется, помню, что Мора — это имя одной феи из славянских преданий. Она без конца заплетает свои косы, для того чтобы соблазнить тех, кто к ней приближается.

— Чародейка Мора… Это имя ей подходит: запах ее длинных волос околдовал меня, Ийа!!!

Шпоры и клич возымели должное воздействие: конь от гнева и боли заржал, кинулся в лес.

* * *

Анна и ее спутники вскоре добрались до скромной деревянной часовни, где старый монах торговал мощами святого Себальда.

— Здесь могила святого? — спросила Елена у проводника.

— Нет, эта часовня была построена на месте его хижины, его могила в городе. Я думал, что принцесса хотела помолиться именно здесь.

Елена едва сдержалась, чтобы не ударить несчастного проводника, тотчас же упавшего на колени. Только сейчас он понял, какую именно ошибку совершил.

— Умоляю вас, не говорите ничего сеньору архиепископу, иначе он прикажет выколоть мне глаза!

— Ты это вполне заслужил, — проворчала Елена. — Тебе очень повезло, что с княжной ничего не случилось; иначе я сама вырвала бы тебе и глаза, и язык, и сердце!

А в это время Анна, войдя в церковь, уже молилась.

<p>Глава восьмая. Конец путешествия</p>

Они въехали в леса Германии, густые и такие темные, что казалось, будто продвигаешься в бесконечном мраке.

В Ульме, как и в Праге, Дунай был забит льдинами. Около Тюбингена вновь напали разбойники, однако атака была отбита благодаря храбрости охранников, которые убили с десяток бедняг, вооруженных тяжелыми дубинами и хорошими мечами. У французов был только один раненый. Самым же доблестным в схватке оказался некий человек с изуродованным лицом, нанятый по пути. Госслен обратил внимание на его ярость в бою и похвалил. Человек что-то невнятно проворчал и удалился, вытирал кинжал о свою разодранную одежду.

Дни, ставшие длиннее, казались бесконечными. Со времени отъезда из Нюрнберга дождь так и не прекращался. Лошади падали, возки и повозки увязали в грязи, от костров шло больше дыма, чем тепла. Ничто уже не развлекало Анну: ни рассказы кормилицы, ни болтовня Ирины, ни песни придворных дам, ни музыка пажей, ни занятия французским языком с Готье, ни даже маленькие животные, раздобытые Госсленом.

Госслен часто бранил проводников, обвиняя их в том, что они, дескать, ехали вовсе не по той же дороге, по которой двигались туда. Болгары пожимали плечами и продолжали двигаться размеренным шагом; они ехали на невысоких желтых лошадках, чья выносливость удивляла французских всадников. Наконец путники оказались перед широкой рекой, которую пришлось переплывать на плотах. На другом берегу воздух показался мягче, солнце ярче и весна — более ранней. Анна отбросила меховое покрывало и побежала рвать небольшие, сильно пахнущие цветы, названия которых она пока не знала.

— Это фиалки, — сказал ей епископ Роже.

— Фи-ал-ки, — смешно произнесла девушка по-французски.

После отъезда из Праги княжна просила прелатов и придворных дам обучить ее французскому языку. Ученицей она оказалась очень способной.

Меньше чем за месяц девушка освоила язык уже настолько, что могла обмениваться несколькими словами со своими дамами и Госсленом де Шони. Анна окончательно покорила его. Он оказался первым из череды рыцарей, готовых душой и телом служить той, которую назовут «наша королева из далекой страны».

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги