— Могу нарисовать вам портрет Линды: цепкая горная коза, которая способна удержаться на самом крутом склоне. Ее план потребовал жертв. Она бросила медицину. (Первоначально ей хотелось стать детским врачом.) А позже дала отставку и своему жениху. Новая идея завладела Линдой всецело. (Мне приходилось доставать ей пухлые тома по стратегии и тактике.) Линду надо показывать склоненной над военными дневниками, историями отдельных дивизий, фотокопиями старых секретных документов и штабными картами. Она похоронила себя в четырех стенах, в комнате, которая все больше и больше теряла особенности, свойственные девичьей комнате, и все сильнее походила на «спартанскую обитель отца». Иногда она в одиночестве сидела в «Сером парке». Часто она казалась измученной и подавленной фактами и противоречивыми сообщениями. Только что Линда — какой ценой, мы знаем — выведала у заводского электрика Шлоттау, что ее отец задумал повторить танковое сражение на Курской дуге и… выиграть его. Крингс также был вынужден прибегнуть к шпионажу, завербовав для этой цели своего будущего зятя. (Я и впрямь передавал ему различные сведения, ведь меня это не касалось.) Вся семья начала действовать, стала агрессивной. Тетку Линды, тоже по очереди, использовали то генерал, то его дочь — ей надлежало распространять ложные слухи. Согласно планам, передвигались фигуры. Изобретались военные хитрости. За ужином на что-то намекали. Я удерживался на поверхности лишь благодаря тому, что стал двойным агентом и снабжал информацией и Линду. Разумеется, не отказываясь от встречных услуг. (Я поступал точь-в-точь как Шлоттау. Вернее, она превратила меня во второго Шлоттау, подпускала к себе только тогда, когда я знал больше его.) Иногда я покупал у него информацию. Наподобие того, как у меня покупал ее Крингс. Только тетя Матильда работала бескорыстно — она не очень-то понимала, что к чему. Зиглинда Крингс систематически посещала военный архив в Кобленце. Заказные письма вручались лично фройляйн Зиглинде Крингс. Да, так ее нарекли, но операцией «Зиглинда» назвали и отвлекающий маневр на фронте под Нарвой в конце сорок четвертого. Успех этого наступления на небольшом участке фронта, который позже приписывался генерал-полковнику Флисснеру, до Крингса командовавшему группой армий «Север», отнюдь не помешал Крингсу, после того как был отвоеван отданный ранее Лаубан[43], назвать ключевую позицию — ее Держали, несмотря на огромные потери, — «позиция Зиглинды». (Еще будучи в тундре, он намеревался присвоить своей медленно вымерзавшей 6-й горнострелковой дивизии победную руну ϟ и назвать ее дивизией «Зиглинда», однако верховное командование вермахта отклонило это предложение.)
Ящик с песком дал Крингсу возможность взять реванш: сражение на Курской дуге, кодовое название «Цитадель», его проиграли летом 1943 года Модель, Манштейн и Клюге, Крингс выиграл на песке, окрестив его «наступлением Зиглинды», выиграл потому, что его дочери так и не удалось выведать расположение советских минных полей.
«Перестань, Линда. У тебя ничего не получится. Тут не деньги летят на ветер, тут призраки встают. Спроси себя хоть раз, нет, не раз, а сто раз подряд: что такое генерал? Или произнеси быстро-быстро: генерал, генерал, генерал… Пустой звук. Примерно то же, что и выражение «лёссовый слой», хотя «лёссовый слой» — это все-таки конкретное понятие, а слово «генерал»…»
Когда на Корельсберге я попытался объяснить, что такое генерал, она резко оборвала меня:
«Ты кончил? Генерал генералу рознь. Этот наш не желает признавать себя побежденным».
«А я докажу тебе, что от этого генерала ничего, кроме судебных издержек, не останется. Вели ему освободить барак. Складское помещение нам всегда понадобится. Пусть пишет свои мемуары. Теперь наконец я понял, что такое генерал: особь, которая после пестрой жизни, приносящей людям смерть, пишет свои мемуары. Хорошо. Дай ему возможность побеждать на бумаге…»
Я говорил, глядя на Лаахское озеро, она говорила, глядя на Нидермендиг. (А между тем мы были хорошей парой. Иногда она казалась совсем другой. Здорово нелепой, вовсе не такой закомплексованной. Любила вкусно поесть. И даже не боялась прослыть сентиментальной: читала запоем бульварные романы в иллюстрированных журналах. А в кино ходила на дешевые мелодрамы.
Ее героем был Стюарт Грейнджер[44]. И при том она была неглупой. Взгляды на политику у нас совпадали. Как и я, она считала, что человечество терроризировано перепроизводством ширпотреба и стремлением обогащаться.) То самое, что ныне проповедует моя ученица Веро Леванд — староста 12 «А», Линда говорила лет десять назад, стоя на Корельсберге… «Даешь десять тысяч мощных бульдозеров, чтобы сокрушить весь этот утиль, все это изобилие!» Вот видите, доктор, она плохо кончит.