Медленно и неотвратимо, как грозовая туча, двигалось многочисленное московское войско. Торопиться было некуда – новгородская рать в поле не вышла. Да и едва ли ее удалось бы набрать. Большой войны, как таковой, даже не намечалось; просто был вооруженный поход войск государя Руси к стенам непокорного города…
В конце сентября со стороны Пскова к Великому Новгороду направлялся небольшой, но хорошо оснащенный отряд, – около тридцати воев в полном боевом облачении. Все они были в байданах, – кольчугах из плоских стальных колец – которые легче неудобного и тяжелого панциря, а на головах у них высились шеломы. Из оружия у них был традиционный набор – копья, сабли, самострелы, луки.
Во главе отряда, на превосходном аргамаке игреневой масти, ехал предводитель – судя по богатой одежде, боярин. Он был могуч и молод, но его длинные волосы, частично упрятанные под прилбицу[130], уже начали седеть. Нижняя часть лица боярина пряталась под кольчужной бармицей, взгляд предводителя отряда был мрачен, а вся его фигура поражала какой-то горестной безысходностью. Казалось, что на него обрушилась какая-то беда, с которой он никак не может совладать.
Это был Истома Яковлев. Он ехал и размышлял. Казалось бы, у него все складывалось неплохо. После Шелонской битвы его представили Ивану Васильевичу, и он бил перед государем челом. За его заслуги Великий князь дал ему чин московского боярина, но обещанного возврата земель, ловищ и рудников мусковита в Заволочье за этим не последовало – они по-прежнему принадлежали боярыне Марфе Борецкой. Истома получил лишь небольшую деревеньку близ Москвы – на временное кормление. И на этом милости государя Московского иссякли.
Правда, ему все же пообещали – в который раз! – вернуть его владения, но позже, когда в Великом Новгороде крепко станет власть Государя всея Руси. Однако эти обещания не смогли удовлетворить Истому. Он не столько хотел снова оказаться в родной усадьбе со своим боярским статусом, сколько горел желанием отомстить Марфе-посаднице. Почести и деньги для него мало что значили; он умел довольствоваться немногим и не мечтал присоединиться к «вятшим» людям. Его снедала только одна назойливая мысль – он обязан довести начатое до конца! Аз воздам!
Несмотря на почести, которые он получил после Шелонской битвы, Истома был для московитов чужаком. Скорее всего, отчуждение московского боярства от новгородского «выскочки» происходило по той причине, что он взял на себя роль палача, которая приличествует только «низшим». Когда Великий князь осудил на казнь четверых новгородских бояр, – Дмитрия Борецкого, Василия Селезнева Губу, чашника владычного Еремея Сухощека и Киприана Арзубьева – исполнять приговор среди простых ратников нашлось много охочих. Ведь им полагалась «за труды» одежда и ценное воинское облачение новгородских бояр. По крайней мере то, что еще не успели с них содрать.
Но Истома упал перед государем на колени и выпросил себе милость казнить одного из осужденных – Дмитрия Борецкого. Хотя бы потому, что изловил степенного посадника он самолично. Великий князь разрешил; как не исполнить просьбу верного человека, который долгое время был глазами и ушами Москвы в Великом Новгороде и который принес много пользы Русскому государству.
Когда голова Дмитрия Борецкого легла на колоду, по всему телу Истомы, который стоял с большой секирой в руках, прошла дрожь вожделения – наконец-то! Первый! Конечно же степенный посадник узнал своего обидчика; Истома по-прежнему был в личине.
– Пошто ты так ненавидишь меня, боярин?! – спросил он безнадежным шепотом, – так, чтобы его мог слышать только палач. – Какую обиду я тебе нанес?
Истома склонился над ним, – дабы никто его не мог подслушать – и ответил:
– Што ж, ты должен это знать в свой смертный час… По указанию твоей матери ваши ключники вырезали всю мою семью. Я сын боярина Семена Яковлева! Перед Богом я поклялся отмстить вашему роду, и делаю это!
– Господи, прости его грешного… – только и смог вымолвить Дмитрий Борецкий, перед которым вдруг разверзлась уготованная ему бездна; он вдруг понял, кто именно ее открыл…
После всех этих событий Истома на три года удалился в свою московскую деревеньку, чтобы немного отдохнуть и собраться с мыслями. Он был в ярости, когда узнал, что согласно Коростынскому договору в Новгороде почти все осталось по-прежнему. И земель ему своих не видать, и до Марфы-посадницы не дотянешься – руки коротки. Тем более что его отряд у него отобрали. Даже в услужение не дали хотя бы двух-трех опытных воев, с которыми можно было собрать и обучить новую дружину.