Под маяком

– Говорил, что ему про это рассказали корейские драконы. Драконов, правда, показать не смог: говорит, что мы, японцы, их истребили. Он много ещё чего от драконов по мелочи выяснил. Что Японию основали корейцы, а десять тысяч свитков летописей, где про это написано, мы тайком сожгли. Про русских бояр тоже было открытие: оказывается, само слово «боярин» произошло от корейского «пуё».

– А что значит это слово «пуё»?

– Какая разница, что значит какое-то слово в бесполезном языке, обречённом на вымирание?!

Кимитакэ помолчал-помолчал, а потом всё-таки спросил:

– Вы его повесили?

– Нет, это было бы слишком подозрительно. Вдруг его ученики решат, что за дело. Мы его подержали немножко, попрорабатывали и выпустили. Он, пока в предвариловке сидел, немного доработал свою теорию. Теперь у него солнцу придумали поклоняться древние японцы, а через корейцев эта мощная идея просто распространилась на весь остальной мир, от древнего Египта до средневековой Гренландии.

Кимитакэ смекнул, что прочих подробностей лучше не знать. И потому спросил кое-что более важное:

– А меня тоже прорабатывать будете?

– Проработка тебя, мальчик, происходит прямо сейчас. Ты просто пока не очень этого замечаешь, – человек посмотрел на часы. ,– Кстати, ты можешь тоже понаблюдать за проработкой. Вот, смотри.

Он поднялся, подошёл к стене и открыл небольшое окошечко, практически неразличимое в полумраке, что царил в комнате. И отступил в сторону.

Кимитакэ понял, на что намекая. Он поднялся, разминая затёкшие ноги. И подковылял к окошечку, готовый, в принципе, ко всему – и в то же время ни к чему конкретно.

3. Школьница

Кимитакэ прильнул к окошечку в сырой кирпичной стене.

С той стороны обнаружился небольшой зал со сценой. Причём зал был высокий, в два этажа, так что Кимитакэ, который находился как раз на уровне второго, даже ощутил, что у него немного кружится голова.

Сцена была абсолютно пустой. Он машинально отметил, что это не театр кабуки – на заднем плане была не традиционная картина с деревом, а европейский чёрный занавес, почти неразличимый на фоне сумрака стен.

А перед сценой стояли сверкающие даже в полумраке столики с приглушёнными жёлтыми лампами и откупоренными кувшинчиками сакэ. За столиками сидела публика. Зал был практически полон, и даже через узкое окошечко удалось разглядеть фуражки и коротко остриженные головы. А вот дамских причёсок и детских головок не было заметно. Похоже, зрелище будет особенное, не для всех и каждого.

Зрители переговаривались, но по привычке делали это тихо, так что возле окошечка было ничего не разобрать.

– Многие писаки, которые называют себя патриотами, – прокомментировал знакомый голос над ухом, – утверждают, что в военное время мы все должны себя ограничить, жрать только голый рис и холодную бататовую кашу, а ещё немного дайкона по праздникам. Но на самом деле ограничивать население не надо. Нас и так со всех сторон уже ограничили. Но когда есть возможность – надо давать нашим защитникам самое лучшее. Чтобы они знали, за что умирают.

– А что за представление намечается? – спросил Кимитакэ.

– Тебе будет лучше его посмотреть, это шоу, чем слушать в пересказе. К тому же, – послышался смешок, – ты исполняешь в нём главную роль.

Ударил гонг, и разговоры стихли – разом, как по команде. Так работала армейская дисциплина.

Из-под занавеса вышел кто-то в длинном алом кимоно с золотыми драконами и теми самыми неудобными деревянными сандалями гэта на подставочках. Софиты аккуратно подсвечивали его – так, чтобы артист выделялся, но сама подсветка была совсем незаметна.

Было видно, что все действия актёра неплохо отрепетированы – и именно потому казался таким естественным

Приглядевшись, Кимитакэ всё-таки понял, в чём дело. И у него в животе затрепетал холодок тревоги.

Кимоно было явно женского покроя и полыхало, словно сигнальный огонь. А голова актёра была острижена коротко, как это всё ещё скорее принято у мужчин. Так себе противоречие – но это смешение почему-то пугало. Так пугают нас неестественно красивые люди вроде того же Юкио Сатотакэ – кажется, что за их красотой, как за игрой полосок тигра, скрывается что-то опасное.

А когда актёр остановился, Кимитакэ опознал и другие подробности. И теперь ему стало ещё тревожнее.

Он сумел наконец вспомнить, кого изображал его наряд. Это Тэнкацу Секекусай, знаменитая иллюзионистка ушедшей эпохи его детства, а её одеяние изображает великую блудницу из Апокалипсиса. Много лет назад и каким-то непонятным образом Кимитакэ даже угодил на её представление, но только сейчас смог по-настоящему понять, почему Тэнкацу настолько ему запомнилась. Её трюки были куда проще, чем у европейских гастролёров, – но она была не просто фокусницей, а именно артистом, который показывает фокусы в процессе представления. Каждый трюк, каждое маленькое чудо что-то значило. И именно поэтому входили в память легко и накрепко – как гвозди в мягкое дерево.