Под куполом

— Тяга к лекарству может продолжаться ещё очень долго, — сказала Джулия. — И это не самое важное. Я склоняю голову перед твоей отважностью, Эндрия, но Расти был прав: ломка — глупая и опасная вещь. Тебе, к чёрту, повезло, что обошлось без судорожных припадков.

— Похоже, они у меня были. — Эндрия глотнула кофе. Горес услышал сербанье. — Я видела очень яркие сны. В одном из них бушевал пожар. Большой. На Хэллоуин.

— Но тебе же уже лучше?

— Чуточку. Мне начинает казаться, что я справлюсь. Джулия, ты можешь сколько тебе угодно оставаться у меня, но, думаю, лучше тебе найти себе какое-то более здоровое место. Этот смрад…

— Мы могли бы что-то сделать с этим запахом. Достанем батареечный вентилятор в Бэрпи. Если твоё предложение погостить сделано мне серьёзно — мне вместе с Горесом, — я принимаю твоё предложение. Никому не следует в одиночестве лишаться наркозависимости.

— Не было другого способа, дорогуша.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Почему ты решила это сделать?

— Потому что, кажется, впервые с того дня, как меня выбрали, во мне нуждается наш город. А ещё потому, что Джим Ренни пригрозил лишить меня пилюль, если я буду мешать воплощению его планов.

Дальше Горес не слушал. Его больше интересовал запах, который достигал его чувствительного носа из того промежутка, над которым один из торцов дивана соприкасался со стеной. Именно на этом диване любила сидеть Эндрия в свои лучшие (если так можно назвать медикаментозные) дни, иногда смотря программы на подобие «Преследуемых»[353] (весьма удачное продолжение «Утерянных») или «Танцы со звёздами» или какой-нибудь фильм по Эйч-Би-О[354]. Перед киновечерами она по обыкновению жарила себе в микроволновке попкорн. И миску с ним ставила на край стола. А поскольку наркоши редко бывают аккуратистами, много попкорна падало под стол. Именно его запах теперь и чувствовал Горес.

Оставив женщин при их разговоре, он пробрался в уголок под столиком. Место было узенькое, но край стола создавал естественный мостик, а он был худенькой собачкой, особенно после того, как был посажен на собачью версию программы «Надзирающие весы»[355]. Первые ядрышки лежали сразу за документами из папки ВЕЙДЕР, запечатанными в конверте из коричневой манильской бумаги. Горес стоял как раз на имени своей хозяйки (написанному печатными буквами аккуратным почерком теперь уже покойной Бренды Перкинс) и подчищал первые вкусняшки из очень богатой россыпи сокровищ, когда Эндрия и Джулия вернулись в гостиную.

Какая-то женщина произнесла:

— Передай это ей.

Насторожив уши, Горес взглянул вверх. Голос не Джулии и не этой другой женщины; это был голос мёртвой. Как и все собаки, Горес довольно часто слышал голоса мёртвых, а иногда и видел их владельцев. Мёртвые были повсюду, но живые люди их не могли видеть так же, как они не могли почувствовать десятки тысяч ароматов, которые окружали их каждую минуту ежедневно.

— Передай это Джулии, ей это нужно, это принадлежит ей.

Ну, это уже было смешно. Джулия никогда не будет есть ничего из того, что побывало в его рте, Горес знал это по собственному богатому опыту. Даже, если он запихнёт это в неё своим носом, она не будет есть. Да, это человеческая пища, но теперь это также испорченная пища.

— Не попкорн. Это…

— Горес? — резко позвала Джулия голосом, который означал, что он ошибся, как вот «Ох, какая нехорошая собачка, как же ты можешь» и всякое такое бла-бла-бла. — Что ты там делаешь? Ну-ка вылазь.

Горес включил заднюю передачу. И подарил ей самую очаровательную из своих улыбок «Ангел, Джулия, как я тебя люблю», надеясь, что попкорн не прилип к его носу. Кое-что он успел заглотнуть, но ощущал, что главные россыпи сокровищ остались недосягаемыми.

— Ты что, подкармливался там?

Горес сел, смотря на неё с выражением искреннего обожествления. Которое на самом деле ощущал, потому что любил он Джулию очень-очень.

— Однако более интересный вопрос, чем именно ты там подкармливался, — наклонилась она с намерением заглянуть в промежуток между диваном и стеной.

И тут другая женщина начала выдавать горлом звуки, словно собралась сблевать. Она обхватила себя руками, стараясь прекратить припадок дрожи, но безуспешно. Изменился её запах, и Горес понял, что она сейчас начнёт рыгать. Он внимательно смотрел. Иногда в человеческой блевотине находились хорошие вещи.

— Эндрия? — спросила Джулия. — С тобой все хорошо?

«Глупый вопрос, — подумал Горес. — Разве ты не слышишь, как она запахла?»

Впрочем, этот вопрос тоже был дурацкий. Джулия едва слышала собственный запах, даже когда ей случалось вспотеть.

— Да. Нет. Не надо было мне есть ту булочку с изюмом. Меня сейчас…

Она поспешила из комнаты. Добавить к тем запахам, которые уже живут в комнатке мочи-и-кизяков, думал Горес. Вслед за ней пошла Джулия. Какое-то мгновение Горес решал, не нырнуть ли ему вновь под стол, но он унюхал тревогу у Джулии и вместо этого тоже побежал за ней по пятам.

О мёртвом голосе он напрочь забыл.

3