Под крылом доктора Фрейда

Он увидел, как с толстой щеки Хохлаковой поползла к бугристому подбородку широкая дорожка слезы.

— Оля, ну что такое? Пошли!

— Пойдемте, Дмитрий Ильич! Я с вами пойду. — Она отлепила руки от головы и вытерла щеки. — Я знаю, я верю, Дмитрий Ильич, что вы меня вылечите. Я с вами не умру.

Он взглянул на ее расплывшееся, красное, в синеватых прожилках лицо, на крупные дрожащие руки, на мокрую на груди рубаху — и вдруг почувствовал, что и у него подполз к горлу какой-то странный, противный комок.

Таня

Татьяна сидела боком к столу и невидящим взглядом смотрела в окно. Альфия проводила с ней в своем кабинете так называемую беседу. У терапевта — фонендоскоп, у хирурга — скальпель, у офтальмолога — лупа, а у психиатра — беседа. Вот единственно информативный метод, позволяющий психиатру говорить, что он понимает состояние больного.

— Татьяна Петровна, вы меня не слушаете?

Альфия состояния Татьяны все еще не понимала. За последние несколько дней та несколько раз не только по-разному рассказала о своей жизни, но и полностью изменила представление о себе у Альфии. Если бы у нее спросили, Альфия могла бы сказать, что в течение недели у нее в кабинете побывали две разные женщины, внешне похожие друг на друга. Более того, в последние два дня Альфия находила у пациентки все меньше и меньше поводов для лечения. Вот только оптимизма у Альфии неприбавлялось.

«Ничего они не понимают, эти доктора, — думала Таня. — И мне отсюда не выбраться. Никогда».

Альфия делала вид, что ведет легкую беседу, но сама внимательно наблюдала за больной. «Опыт показывает, что такие тяжелые состояния, как было у нее, быстро не проходят. Не может же быть, что мне вдруг попался какой-то совершенно уникальный случай? — думала Альфия. — Рецидив может возникнуть в любой момент, если я отменю лечение. Разве я вправе так рисковать?»

— Татьяна Петровна, вам интереснее то, что происходит на улице? Вы не хотите поговорить со мной?

Таня перевела на доктора взгляд. Альфия отметила про себя: «Глаза у нее светлые, взгляд внимательный, спокойный. Мимика сохранена. Выражение лица чуть раздраженное…»

— Откровенно говоря, мне наплевать, что происходит на улице, — глуховатым голосом проговорила Татьяна. — Мне неизвестны ни эта улица, ни этот городок или поселение, не знаю, как это правильно назвать… Я обеспокоена тем, что нахожусь в больнице. Я не знаю, что со мной произошло, почему я сюда попала. Я мало что помню, и это приводит меня в отчаяние.

— Ну вот и давайте поговорим об этом. — Альфия положила перед собой блокнотик, в котором делала пометки.

— Давайте. Хотя мы уже, кажется, столько говорили…

Альфия вдруг подумала про свою собеседницу: «А ведь она интересная женщина. Конечно, не того типа, что сейчас в моде, но что-то такое в ней есть».

— Вы совсем не помните, как сюда попали?

— Такое впечатление, что память у меня вообще резко ухудшилась. Я хорошо помню, что было со мной раньше, например, как я училась в школе. Раннее детство — эпизодами. Потом — институт. Работа, семейная жизнь. Но вот последнее время…

— «Последнее» — это какой период? Год, два, несколько недель или месяцев?

Татьяна задумалась.

— Последние полгода. У меня как раз шли опыты, связанные с операциями на мозге у последней серии подопытных мышей, и вот эти дни я уже помню хуже, хотя опыты до них помню прекрасно.

— Вы много работали? Больше, чем обычно?

— Не помню. Помню только, что меня в тот период очень раздражал запах в лаборатории и сильно болела голова.

«У нее ясное лицо, — думала Альфия, — и красивой формы губы, сердечком. Теперь такая нечасто встречается. Считается немодной. Татьяна на десять лет старше меня. Но выглядит моложе, чем по паспорту. Интересно, считали ли ее хорошенькой в студенчестве?»

— Скажите, а вы довольны своей внешностью? И были ею довольны лет, скажем, в двадцать? Вы хорошо одевались, когда жили с родителями? У вас вообще была благополучная семья?

Таня слегка задумалась.

— Одевалась я как все, особенно не выделялась. А семья у меня была очень хорошая. Только, к сожалению, родители рано умерли.

— Простите, а можно узнать, от чего?

— Мама — от рака. А отец, думаю, от горя. Он умер через месяц после мамы. Хотя официально установили, что его смерть наступила от сердечной недостаточности.

— С кем вы жили после их гибели? Одна?

— Недолго. Я вскоре вышла замуж.

— Вы очень переживали их смерть?

— Переживала. Но муж меня поддерживал. Виталий, вы его знаете. Когда я осталась одна, он забрал меня к себе. Через некоторое время мы оформили отношения официально. Я была очень счастлива с ним тогда.

— Вы его сильно любили?

— Я и сейчас его люблю.

Она сказала это так просто, естественно, что Альфия немного удивилась. Она ожидала у пациентки снижения эмоционального фона. Собственно, оно и было всего несколько дней назад.

— А вы не помните ваши слова некоторое время назад, что теперь любите не мужа, а…

— Не мужа? А кого? — В глазах Татьяны читалось искреннее удивление.

Альфия осторожно напомнила:

— Вы говорили, что… Бога.