Под крылом доктора Фрейда

— Ну и какая этой дочери разница, органика у бабки или эндогенное заболевание? Она тебе что, платит?

Володя лукавил. То, что эта больная — не так называемая кормушка, он был уверен. В каждом отделении существуют больные, родственники которых приплачивают врачам за правильное отношение, нужные лекарства, просто за внимание. Причем тяжесть состояния, сложность лечения или диагностики часто никак не коррелируют с размером «подкормки». Правда, Альфия, он это знал, в этом смысле была идеалисткой. Или слишком гордой. Она никогда не давала родственникам больных понять, что в отделении можно добиться некоторых поблажек. Этим, как он точно знал, промышляла Нинель.

«Бессребреница ты моя…» Раньше эта черта в Альфие его умиляла. Теперь казалась скорее недостатком. Он сознательно искал недостатки в характере Альфии. И то, к чему раньше относился снисходительно, теперь ставил ей даже в большую вину. Мать с больной психикой — вот был ответ на все вопросы. При всем присущем ему рационализме, хозяйственности и склонности к спокойной жизни Володя не мог допустить даже возможности оказаться мужем и отцом психически несостоятельных людей. Ему не могло это присниться даже в кошмарном сне. Хватит работы. Поэтому при одной мысли о том, как близко он находится к такой возможности, ему становилось нехорошо. И вся красота, все обаяние Альфии моментально меркли в его глазах. Он мысленно осенял себя крестом — какое счастье, что она все-таки не дала в ту ночь согласия стать его женой!

Альфия же почувствовала себя оскорбленной. Какая перемена!

— Дорогой, я сама могу заплатить тебе или кому-нибудь еще, чтобы узнать, органика у этой, как ты говоришь, бабки или эндогенное заболевание. Для меня это важно.

— Бабка все равно скоро откинется. По виду долго не протянет. От силы год-два. И дочь от нее освободится.

Альфия внутренне негодовала. Нельзя же быть до такой степени практичным!

— Не для дочери, Володя, это важно. Для меня, как для врача.

Альфия резко развернулась на каблуках и пошла в корпус. И только в кабинете вспомнила эпизод с фотографией. Так вот почему Бурыкин переменился. Он ведь умен, он все понял. Но неужели состояние матери он так легко перенес на нее? Она медленно заварила чай, отпила почти кипяток из чашки. Что же, его можно понять. Психические заболевания у родственников действуют на психиатров как очень серьезный раздражитель. Но он ведь так ее заверял в своей любви!

Альфия не выдержала и заплакала. «Мерзкая старуха! Черт ее дернул показывать эту фотографию!» И черт дернул саму Альфию устраивать эту консультацию!

Вошел ничего не подозревавший Дима, уселся в кресло, стал что-то читать. Альфия, торопясь, вытерла глаза. Подумала: «Это только ты, наивный мальчик, можешь позволить себе влюбляться в больную девочку. Бурыкин не такой». И странно, эта мысль опять примирила ее с ситуацией. «Может, и хорошо, что так получилось. Я ведь, откровенно говоря, Бурыкина не люблю. Просто, сама не знаю почему, вдруг собралась за него замуж».

Тем не менее, как любая женщина, наметившая мужчину своей целью, Альфия еще не поняла, что женитьба на ней для Володи — отныне закрытая тема.

Она опять осторожно покосилась на Диму. Но тот был занят, и Альфия решила пройтись. Нужно собраться с мыслями. У кого можно проконсультировать мать? Кроме Володи, она в больнице мало кому доверяла.

«Поговорю-ка я с главным врачом. Он хоть и администратор, но умный специалист». Сияя платьем, Альфия пошла в главный корпус. И не ошиблась. Александр Борисович пообещал, что выкроит для нее время.

Давыдов

Когда она возвращалась назад, солнце уже подернулось дымкой. У самого входа в отделение ее догнал Давыдов.

— Разве можно быть такой красивой?

Она обернулась. Он стоял позади нее, увешанный пакетами, с розами в руках. Она пропустила Виталия на лестницу, он поднялся к дверям отделения следом.

«Это он за продуктами ходил». Альфия прекрасно знала эти непрочные пакеты из больничного магазина. Они не раз рвались в ее собственных руках еще до того, как она доносила продукты до отделения.

«Чем мы с ним не друзья по несчастью? У меня здесь мать, у него жена», — размышляля она. И тут, как в замедленной съемке, прорвав в пакете огромную дыру, на лестницу выкатился довольно большой полосатый арбуз. Альфия непроизвольно ахнула. Давыдов обескураженно смотрел то на прорванный пакет, то на Альфию. Арбуз продолжал грузно перекатываться со ступеньки на ступеньку, потом совершил последний пробег, наконец остановился перед входом, надсадно крякнул и слегка треснул.

— Все-таки лопнул, — констатировал Давыдов сверху неоспоримый факт.

— Какая жалость! — Сожаление Альфии было искренним. — Но, может, хотя бы частично его еще можно спасти?

Они с Давыдовым спустились назад и склонились над арбузом.

— В принципе, ничего особенно страшного, если съесть сразу, — сказала Альфия. — Там, где треснуто, можно срезать. Арбузы вашей жене полезны. Если разрезать сразу на куски, она даже не поймет, что он лопнул.

— Где ж я его буду резать?

— Можно в кабинете.

— Вы не подержите розы?