Под крыльями Босфор

И дальше мне снова становится жарко. Выше нас расплываются белые пушистые облачка…

– Шрапнель! – ухожу в сторону Карпат со снижением. Выше ну никак нельзя, да и не получится на трех-то моторах. – Штурман! Курс к Брусилову?

– Сто десять!

Стискиваю зубы и выкручиваю на указанный курс. И натыкаюсь на очередной разрыв. Грохот и треск, самолет вздрагивает, жалобно стонет, но летит. Не дают нам шанса вернуться к своим. Иду к горам, прямо на самолеты с крестами!

– Все целы?

– Маяковского ранило! – кричит из грузовой кабины Лебедев.

– Семен! – кошусь вниз, и казак поднимает голову от прицела носового «максима». – Забирай свою шайтан-машину и дуй в грузовую. И пристегнуться там не забудь!

– Командир! Расходный третьего двигателя пробит! – доклад Смолина заставляет только чертыхнуться.

– Тяни до последнего!

А истребители противника так и кружат неподалеку. Даже с курса убрались, подставляться никто не захотел. Не хотят приближаться, ждут, когда нас шрапнель добьет. Эх, не успели мы высоту набрать… Так бы хоть покрутились – змейкой походили бы, вверх-вниз пошмыгали, прицел артиллеристам посбивали бы…

Пока держимся в горизонте. И мотор с пробитым баком еще работает. Только очень уж ощутимо тянет вправо, приходится прикрываться левым креном и подрабатывать педалькой.

Как я ущучил очередной залп, не знаю. Но отпустил педаль, ослабил усилия на штурвале… Самолет даже как-то выдохнул облегченно и начал резко заваливаться в правый крен, пошел со снижением к земле. А я только лишь придержал его от такого чрезмерного заваливания.

Зато этот угаданный мною залп расцвел чуть левее и выше, ударил по крыльям и кабине шрапнельной осыпью. Всю левую бочину самолета осыпал частым горохом. И резко оборвался рев левого крайнего мотора, колом встал пропеллер. Все! Теперь точно не уйдем…

Но высота еще есть, два мотора тянут вперед, горы уже на подходе. Винты слева и справа раскорячились в потоке, тормозят ощутимо. Движки на пределе сил работают. Разворачивающие моменты практически компенсировали друг друга, машина гораздо легче стала управляться. Правда, ни о каком возвращении и речи быть не может, не выпустят нас. Да и к Брусилову уже не пробиться. И тут засбоил, зачихал вспышками пламени из выхлопных сопел третий мотор. В животе лед комком сжался – крылья же у нас в масле и бензине… Сглазил!

– Командир, пожар на правой плоскости!

Обороты второго на максимуме, прикрываемся креном и тянем, тянем со снижением в сторону гор, уходим подальше от видимых внизу частей противника. Долететь до своих никак не получится, придется садиться на вынужденную. А внизу противник. Прыгать? Я до последнего не буду, а экипаж? Приказать им? В плен попадут… Зато живыми останутся! Стоп! Какое к черту покидание, если у нас раненый на борту? Так что только один у нас вариант – садиться на вынужденную! И постараться сесть так, чтобы и в плен не попасть, и к своим как-то умудриться выйти…

– Командир! Истребители возвращаются! – голос Семена пробивается через шум и свист воздуха в кабине. Ого, сколько нам дырок в фюзеляже наковыряли!

А не дадут нам прыгать, расстреляют сейчас! И не сманеврировать уже. Остается тянуть до последнего и отстреливаться. Так и сказал.

Загрохотал «максим», тут же ему завторил «мадсен» с левого борта. А с правого? А там же Маяковский ранен!

– Командир, разреши? – штурман уже отстегнулся и встал со своего кресла, потянул за собой парашют. И заковылял назад, к молчащему пулемету. Только и посмотрел ему вслед, на мешающей продвижению парашютный ранец.

И нет у нас другого выхода, кроме как сесть в каком-нибудь глухом месте. А горы уже вот они, рукой подать – наползают, весь обзор мне заслонили. И пока у нас еще есть хоть какая-то высота, я могу подобрать подходящую для вынужденной посадки площадку. Тянуть до последнего никак нельзя! И я кручу головой, ищу и нахожу кажущийся более или менее ровным заснеженный участок длинного пологого склона. Да, именно склона. Придется садиться. Короткими движениями штурвала и педалей выхожу на посадочный курс, рассчитываю посадку на этот склон. А за спиной грохочут пулеметы…

Садимся на левый склон. Снижаемся, и слева в окне проносится зеленая стена хвойников. Тут же резко обрывается, и зелень сосен и елей сменяется чистой и нетронутой белизной снега. Потихонечку убираю усилия на штурвале, самолет сразу же кренится вправо. А мне только это и нужно! На склон же садимся! Теперь главное – выдержать направление педалями! Слышу (или кажется, что слышу), как законцовка левого нижнего крыла касается снежного наста. Шуршит так, что в ушах скрежещет. Значит, не показалось. Увеличиваю правый крен, какое-то время лечу параллельно склону. В горизонтальном полете машина не держится совершенно, и мы мягко касаемся снежного наста колесами. Катимся, катимся… Пока летим. Даю команду на выключение двигателя. А мгновением позже падает и скорость, и подъемная сила – машина проседает, колеса взрезают твердую корку и зарываются в снег…