Под кодовым названием «Эдельвейс»

– Семнадцать самолетов, фрейлейн. Три в Польше, по одному в Голландии и Бельгии, шесть – французских и английских, остальные – уже здесь.

– А самого не сбивали? – неожиданно спросил Кеслер.

– Почему же?.. Дважды!

– Где именно?

– Оба раза здесь – под Сталинградом. К сожалению, наши воздушные потери там огромны. Я хоть живой остался…

– Интересно, чем все это вы объясняете как профессионал? – спросил Штюбе.

– Ну, к примеру, нашу эскадру асов «Генерал Удет» обеспечили новыми модифицированными истребителями «Мессершмитт-109-Ф», «109—7», «109-Г-2»… Но машины в сравнении с предыдущими моделями сильно утяжелены. Нагромоздили больше пулеметов, вместительнее стали баки с горючим… Увеличивали скорость, а форсируя двигатели, снова утяжелили самолет. Результат – упали показатели быстрого взлета, вертикального и горизонтального маневра. А главное, они не приспособлены для войны зимой. Я имею в виду не нашу, европейскую, а русскую зиму. Конструкторы не учли русский мороз, ледяной ветер… Машины мерзнут. Коченеют, словно люди. Перед вылетом приходится специально отогревать моторы, жечь костры…

– А другие самолеты?

– Та же история. Возьмем новую модель «Фоккера» – истребителя «Фокке-Вульф-190». Его мотор воздушного охлаждения БМВ-801 мощностью 1650 сил – настоящее чудо, но для лета. Быстрота на курсе неплохая – 600 километров в час, но этот «Фоккер» тоже тяжел при пилотаже. Вес возрос за счет четырех пулеметов 12,5 миллиметра, двух 20-миллиметровых пушек «Эрликон». К тому же стала толще броня мотора и баков с горючим. Две бронеплиты установлены и в кабине пилота. Правда, кабина в нем более приподнята, благодаря чему улучшается обзор, особенно задней полусферы…

Кристина все это старалась запомнить, радуясь, что задавал вопросы Штюбе. Правда, ее беспокоили иронические взгляды Майера, который тоже слушал внимательно. На его устах блуждала двусмысленная ухмылка. Кристина чувствовала, что игра с ним становится очень опасной, события стремительно бегут к финалу, правда, неизвестно какому. Надо действовать! Но как? И не преувеличивает ли она опасность?

– Не разглашаете ли вы военную тайну? – вкрадчиво спросил Майер воздушного аса.

– Я?! – искренне изумился Густав. – Кому?

– «Тесс! Враг подслушивает!» – процитировал Вилли предупреждение с вездесущего плаката.

– Какой враг? – оторопел ас.

Майор Штюбе снисходительно изрек:

– Вилли, вы хотя бы здесь оставили служебные запреты. Неужели вам не интересно, что же на самом деле происходит под Сталинградом?

– Вилли прав, – буркнул Кеслер. – Для лояльного немца достаточно радиосообщений. Выходит, в абвере не верят Геббельсу? Выходит, радист лжет? Что вы скажете на это, Штюбе?

– Скажу, Кеслер, что вы перепили. Или обожрались до колик от несварения желудка. Прошу не отравлять нашей дружеской атмосферы. Вы необычайно приятный собеседник, когда молчите.

– Остановите свой фонтан, – нагло оборвал его следователь. – Тоже мне нашелся – говорливый молчун. Вы еще доболтаетесь!

– Господа, прекратите ссору, – взмолилась Кристина. – Наступает Рождество – праздник мира и покоя, праздник елки и подарков, доброго Санта-Клауса, а вы придираетесь к мелочам… Бедный Густав, это погрязшее в подозрениях общество не для вас. Скажите лучше, что вы пошлете в подарок на елку в свой домик в Шварцвальде?

Готтфрид благодарно ответил:

– Если бы всем такой приветливый нрав, как у вас, фрейлейн! А о подарке следует подумать. Но что особого я могу положить в килограммовый пакет?

– Ничего отсылать и не надо! – развязно изрек Кеслер, вытирая сальные губы. – О рождественских подарках позаботился любимый фюрер. По последним сведениям только в течение полугода вывезено помимо материальных ценностей миллионы тонн зерна, мяса, масла. Ныне в армейские части разослан приказ не оставлять врагу ни зернышка, ни крошки хлеба. Оставлять пустыню! А местное население перегонять в рейх для создания достаточных контингентов бединенфолька[20]. Как это облегчит труд немецких женщин!

– Но это не воспрещает никому посылать тем же немецким женщинам «сувениры с фронта», – язвительно заметила Кристина. – Какую-нибудь ценную безделушку, мех, драгоценный камень… Или ценное ожерелье. На днях предложил мне редактор Шныряев… Вилли, вы помните?

– Этот Шныряев дал монетам образцовую рекламу.

– Монетам? – не удержался Кеслер и начал багроветь. – Не можете ли сказать яснее?

– Могу, – Вилли, посерьезнев, поставил бокал на стол. – Шныряев утверждает, что у редакционного переводчика есть ожерелье из двенадцати уникальных монет со знаками зодиака, а посреди его подвешен «златник». Шныряев уверяет, что этому «ожерелью» нет цены. А переводчик носит его на себе и никогда не снимает. Даже в баню не ходит, чтобы никто не увидел…

– И-и-интересно! – сопя, прокомментировал явно заинтригованный Кеслер. – А он… много просит?

– Не знаю, – небрежно ответил Майер. – Фрейлейн Бергер не торговалась – она отказалась. И по-моему, напрасно… Ведь ясно, что другого случая не будет.

Когда вернулись в гостиницу и Вилли с Кристиной остановились возле дверей ее комнаты, он с расстановкой сообщил: