Под кодовым названием «Эдельвейс»

Хозяин бронетранспортера оберштурмбаннфюрер Хейниш пригласил следователя посетить в местной мечети торжество – религиозную службу в честь фюрера.

В толпе важно насупленных местных «деятелей» Кеслер кое-кого узнал. В первую очередь «правителей» Кабарды и Балкарии князей-таубиев Зафира Келеметова и Довлатгери Тавкешева. Другие – разная мелкота – седые, изрядно одряхлелые старцы, которые четверть века тому назад уносили отсюда ноги и вот – возвратились под штандартами фюрера.

Но больше всего поразил Кеслера генерал кавалерии фон Макензен, которого военная судьба пересадила из седла в танк. Следователь краем уха слыхивал, что барон принял магометанство. Он ни на мгновение не поверил в этот бред. А как теперь не поверить, если собственными глазами видишь прусского генерала в зеленом тюрбане, в белоснежном балахоне из высокосортной верблюжьей шерсти, босоногого, да еще с кораном в руке? Майн гот, метко в Библии сказано: «Не верь глазам своим»!

– Горец! – гремел под сводами мечети пронзительный, как вопль, голос. – У тебя ничего не было. Все твое богатство забрали большевики…

Прусский «магометанин» фон Макензен одобрительно покачивал головой, увенчанной «освободительного» цвета тюрбаном правоверного сына Аллаха, как бы подтверждая: «Да… именно так… так и есть…»

А голос не умолкает:

– Теперь у тебя, горец, всего вдосталь, а будет еще больше. Всем этим счастьем семьи и покоем детей ты обязан другу и освободителю, великому имаму всех мусульман Кавказа Адольфу Гитлеру!

Одобрительно покачивается тюрбанизированная голова ловкача барона: «Да… именно так… так и есть…»

Вдобавок досаждала осветительная аппаратура киносъемочной группы. Мощные «юпитеры» нагревали воздух. Кеслер исходил жирным, липким потом, ибо не мог спрятаться от безжалостных лучей в прохладной тени как это делал в своем кабинете при старательном исполнении служебных обязанностей. У него арестованных держали под лучами рефлекторов до тех пор, пока не сжигало кожу…

Лишь после того, как выбрался наружу, он вздохнул с облегчением. Жадно хватал ртом целительный, словно; кивотвориый источник, горный воздух.

– Рота-а-а!..

Каски замирают ровным металлическим рядом.

– Направо равняйсь!

Блестящий жезл в руке тамбурмажора взлетает вверх, замирает на миг, свершает элегантный пируэт и падает вниз, рассыпается дробь барабанов.

Взвод трубачей облизывает пересохшие губы, чтобы через секунду грянуть торжественный «Марш Пруссии». Рота почетного караула вермахта, войск СС и полевой жандармерии косит глаза направо, на вход в мечеть.

– Смирно!

Долговязый «магометанин» из Пруссии, уже обутый в инкрустированные жемчужинами шлепанцы с загнутыми вверх носками, проходит вдоль шеренги мордастого почетного караула. Теперь оркестр играет гимн нацистов «Выше знамя», и под его звуки на мачту ползет штандарт новоявленных посланцев Аллаха – две серебряные молнии на черном, цвета непроглядной ночи полотне – эмблема СС.

Левая рука «магометанина» фон Макензена прижимает к сердцу Коран, а правая – вскинута и нацистском приветствии.

Последние аккорды тонут в дирижируемом, а посему слаженном реве:

– Хайль! Зиг хайль!

Казалось бы, на этом все и закончится. Так нет, судьба коварно готовила Кеслеру еще одну неприятную каверзу.

Поначалу его насторожил разговор оберштурмбаннфюрера Хейниша со встреченным в болотно-зеленой толпе оберстом из ставропольского «Абверштелле» герром Арнольдом. Собственно, насторожил не весь разговор, а его обрывок:

Арнольд: «Я на колесах – имею быстроходный “хорьх”.

Хейниш: «А у меня бронетранспортер с крупнокалиберным пулеметом».

Арнольд: «Склоняюсь перед силой и капитулирую».

И вот пожалуйста, произошло наихудшее. После всех церемоний Хейниш эдак небрежно бросил:

– Кеслер, у меня гость. Прошу проявить любезность и пересесть в свою машину. Со мной поедет оберст Арнольд.

Любезность… Черт бы его побрал, этого оберста! Перебираясь в свою четырехколесную служебную собственность, Кеслер ворчал:

– У меня безошибочное животное предчувствие. Всегда почему-то кажется, что погибну бессмысленно, в дороге, от партизанской пули.

– И давно это у вас? – лениво спросил рыжий Вилли.

– С начала войны с русскими.

– Так вы же только что говорили о партизанах, а не о военных. Каким же образом с начала войны…

– А партизанские бандиты и объявились с первых дней войны! – веско изрек Кеслер. Потом сердито набросился на Кристину: – Фрейлейн Бергер, куда вы устраиваетесь? Неужели вы думаете, что я буду ехать рядом с вашим вонючим псом? Нет уж, нюхайте его сами! – И обратился к Майеру: – Терпеть не могу собак! Как-нибудь перемучаюсь до Ставрополя рядом с вами, Вилли. Не возражаете?

– Нет, – вместо Майера ответила Кристина. – Хозяин здесь вы. Но не мешало бы придерживаться правил элементарной вежливости.

– Неужели? – отмахнулся Кеслер.

В пути следователь не переставал высказывать свое крайнее негодование. Оберштурмфюрер Майер оказался терпеливым слушателем. Опереточное действо с прусским «магометанином» в главной роли разбудило в Кес-лере давнюю и закоренелую зависть.