Под кодовым названием «Эдельвейс»

– Вы мыслите, сравниваете, обобщаете. И этим нарушаете главное положение «фюрер-принципа» СС, обязательное для каждого лояльного немца.

– Это какое же?

– «Фюрер думает за всех нас…» А вы позволяете себе немалые умственные усилия!

Все это было сказано с такой двусмысленной полуулыбкой, что оба дружно захохотали.

– Веселый вы человек, господин гауптштурмфюpep, – признал Гейлиген. – С вами приятно общаться. Мозг тоже требует тренировок – интеллектуальных. Существенно?

– Неужели я для вас всего лишь объект для тренировок?

– Буду искренним: в какой-то мере это соответствует истине. Вы знаете, я начал к вам привыкать. Между нами явно возникают флюиды эмоционально-психической совместимости.

«Гм, он начал привыкать…»

Действительно, такие утренние встречи случались не впервые. А если точнее – то со следующего дня после того, как Вилли Майер узнал, что Хорст Гейлиген увлекается бегом на свежем воздухе. Ежедневно. Пунктуально. В утренние и вечерние часы. Утром – в точно определенное время, вечером – в зависимости от служебных обстоятельств. Но бегает. Обязательно. Иногда даже в полночь.

Хорст Гейлиген тренировался на спортивном школьном дворе несуществующей школы. В нее угодила тяжелая английская бомба. Англичане и американцы аккуратно и последовательно бомбили кварталы города с гражданским населением. Ныне территория школы была заброшена, поросла молодым бурьяном, в котором гестаповец вытоптал беговую дорожку.

Майер начал ездить на службу этим путем, выходя из дома на час раньше, чем обычно это делал. Он «примеривался» к выполнению приказа Кристины Бергер.

Первый разговор между ними происходил в развлекательном стиле с медицинским уклоном:

– От кого убегаете, господин?..

– У Гейлигена есть имя! Разве забыли?

– Теперь вспомнил.

– А убегаю от старости и болезней!

– Но у вас вид античного атлета! Какая же старость? Какие болезни? Где они?

– Позади! Где-то плетутся… Я далеко убежал от них. Мне, господин гауптштурмфюрер, уже за пятьдесят…

– Ого! Никогда не дал бы вам столько.

– Вот так-то! Существенно!

В другой раз разговор вышел предметнее. Майер спросил:

– Почему вы бегаете в одиночестве? В компании веселей.

Гейлиген ответил:

– Это у меня профессиональное – я предпочитаю обезлюденный простор.

– Принимали участие в «особых акциях»?

– Не однажды! Существенно?

– Почему же вы – специалист по сокращению населения – оказались в Берлине?

– У меня – нюх. Шеф гестапо ценит людей с врожденным нюхом. Этому искусству не научишься ни в одной спецшколе. Знаете, с талантом нужно родиться.

– И что же выискиваете вы для Мюллера?

– Не что, а кого…

– Так кого же, если не секрет?

– Дело простое. В концлагерях собирается разный люд. Всех нужно просеять с пользой для рейха. Выявить комиссаров, евреев, командный состав, а также поддающихся, пригодных для агентурно-диверсионной выучки. На всех их мой нюх – безошибочный. Существенно?

Одна из утренних бесед запомнилась особенно.

– Помните Астафьева? – спросил Гейлиген.

– Русского шпиона? – уточнил Майер, будто и в самом деле что-то припоминая.

– Его.

– Что с ним?

– Сейчас уже ничего, если не считать труп чем-то существенным.

– Неужели расстреляли? У нас не так быстро…

– Да нет, переборщили на допросах. Он не показывал, что умирает. Ввел в обман и умер. Не человек был, а кремень! Из него не выжали ни одного признания.

– Жаль, – грустно сказал Майер.

– Еще как! – охотно согласился гестаповец. – А во всем виноват ваш Хейниш.

– А при чем здесь мой шеф? – на этот раз Майер по-настоящему удивился.

– Он передал задержанного в зондеркоманду Патцига. Так?

– Передал. Под расписку.

– В этой команде нет ни одного специалиста, который умел бы спрашивать с толком. Применяют устаревшие, чуть ли не средневековые методы дознания. Допрос необходимо совмещать с тщательным медицинским наблюдением. На существенном современном уровне! У нас, в гестапо, на допросах обязательно присутствует врач высокой квалификации. Из мешка костей вам снова сделает анатомический скелет. Поэтому мы умеем разговорить любого. Наши заключенные мечтают о смерти, как о манне небесной. Для них смерть – это спасение, счастливое бегство из наших рук. И мы не обманываем – мы твердо обещаем заключенному смертный приговор. Но только после существенного признания. У нас нет безмозглых костоломов.

Он неожиданно спросил:

– А вы не очень переживаете за своего шефа?

– Как на мой вкус, – осторожно ответил Майер, – господин Хейниш – не из худших. А что?

– Он сделал одну глупость. Существенную!

– Что вы говорите? Какую же?

– Накатал донос на меня, а фактически – на Мюллера.

– Не может быть! – Майер и в самом деле ничего не знал об этом.

– Было!

– Разве можно вас в чем-либо обвинить?

– На каждого можно бросить тень. Была бы цель и желание.

– Какие же цель и желание могли возникнуть у Хейниша?

– Желание – спасти собственную шкуру. Цель – свалить свою вину на другого. Разве не существенно?

– Ничегошеньки не понимаю! – искренне ответил Майер.