Под игом чудовища

Что ж. Думаю, я поняла. После нашей с леди Рашель, — вежливый кивок в сторону постели, — доверительной беседы, когда мы обо всём, вроде, договорились, я не стала, как это обычно делаю, сообщать о наших договорённостях леди престарелой Жвачке. Разумеется, она пыталась подъехать ко мне. Но ничего не узнала. А кроме того…

Кроме того, милорд, вы, очевидно уже поняли моё некое… Скажем, охлаждение к леди Осберг. Поскольку вы видели и причину этого… Охлаждения.

Похоже, она почему-то решила, что это именно леди Рашель является причиной этого охлаждения. Логично, с одной стороны. Да я и сама…

Да, думаю в произошедшем имеется и моя доля вины. Я имела неосторожность после встречи с леди Рашель сказать, что она… Поразила меня. И что от такой фаворитки я не отказалась бы и сама.

С другой стороны — я же не обязана отчитываться в своих действиях перед своей фрейлиной. Бывшей первой фрейлиной. Да и приятно было, если честно, позлить её лишний раз. Она в последнее время слегка — да и не слегка! — меня достала. Своей ревностью и манией подозрительности. Пришлось даже запретить ей ворчать!

— Вот как. Ну, теперь ваше Величество увидали, до чего эта ваша бывшая фаворитка и бывшая первая фрейлина доревновала, додулась, и додумалась.

Надеюсь, вы довольны.

— Вовсе нет, милорд. Ведь теперь и вы, сир, и леди Рашель наверняка часть вины за произошедшее перекладываете на меня. И, разумеется, не без оснований. Думаю, её нарастающую ревность и злость от того, что ей-то в фаворе было отказано, нужно было как-то выразить… В делах. Скажем так: тут наверняка сыграло роль и природное, и возрастное, и спровоцированное «любимой» хозяйкой раздражение.

Естественное для столь недалёкой особы.

И, как реалистка, я понимаю, что в какой-то степени действительно — именно спровоцировала её. Правда, она почему-то выбрала для атаки не совсем ту мишень…

— Думаю, если б она занялась вашей теперешней мишенью, — король выделил тоном это слово, — ей пришлось бы столкнуться с вашим гневом напрямую. А так, вероятно, она просто хотела хоть кого-то убить, потешив этим своё самолюбие и жажду мести. Ну а заодно и старалась выслужиться. И хотя бы попытаться вновь вернуть ваше расположение.

— Ну, моего «расположения» ей уж точно не вернуть бы ничем, и никогда.

— Охотно верю. Вкус вашего Величества в этом смысле безупречен. Леди новая фаворитка поистине бесподобна. Стройна, миловидна. И, главное — молода. И это вовсе не комплимент, а просто констатация факта.

— Могу ответить вам, сир, тем же: леди Маргарет даже без косметики и одежды — и правда, чудо, как хороша. Поистине воплощённая женственность. И это — тоже просто констатация.

— Если уж быть откровенным до конца, миледи, то вы у меня тоже — не из последних красавиц Тарсии. Даже после всех этих родов. Жаль, что мы предаёмся оценке прелестей друг друга вот так — порознь.

— Действительно, сир, жаль. Но… Если б на то была воля и желание вашей дамы, ваше Величество, мы бы… — королева чуть приподняла бровь, слегка приспустив с точёного плечика кружевной платок, и обнажая мраморно-матовое ухоженное тело.

Леди Маргарет вспыхнула было, но быстро что-то сообразила:

— Эта дама имеет такое желание, и даёт согласие, госпожа моя королева!

Пооткрывав рот, словно выброшенная на песок рыба, сир Ватель смог только поморгать: чёрт возьми! Похоже, всё опять произошло без его участия и инициативы!

И леди договорились хоть и не у него за спиной, а вот так, можно сказать, цинично и нагло, но отведя ему роль пассивного наблюдателя! И решив всё за него!

Чёрт возьми…

Но попробовать так и правда — могло бы быть интересно… Хм!

Но вначале нужно затащить в проём труп и развесить по местам всё это оружие.

Разумеется, полной гармонии и наслаждения они добились не сразу, и приспособились к желаниям и прихотям друг друга не столь быстро, как хотелось бы не любившему осложнений и неудобств сиру Вателю.

Но то, что взаимное согласие и желание прочувствовать тела друг друга и помочь достичь полной гармонии присутствуют в полной мере у обеих его дам, сир король понял быстро: любая фальшь в таком деле видна, словно кусок угля на белоснежной простыне!

Так что к утру взмыленный, словно жеребец, пробежавший пятьдесят миль, и чертовски довольный сир Ватель мог шевелить только одним членом своего тела: языком. Потому что ему пришлось ответить на вполне естественный, но до этого никому в голову не пришедший вопрос, который полусонным голосом задала его супруга:

— Дорогой. Куда мы тело этой дуры-то денем?

— Не переживай, солнышко моё. На день пусть себе остаётся там, в потайном ходе. А ночью я выброшу его в чёртов ров. Там всякой дряни и так полно.

Отсиживаться в роще оказавшихся почему-то странно невысокими, сосен и елей, долго не пришлось.