Под гнетом окружающего

— Помилуй, да я не хотлъ узжать! я не уду, ршительно не уду! — горячо проговорилъ Задонскій.

— Вы уже сказали объ этомъ графин? — пристально взглянула на него Лиза.

Онъ смутился и понялъ, что лгать передъ нею невозможно, что у этой двушки хватитъ смлости прямо спросить графиню о планахъ ея племянника и вывести его, такимъ образомъ, на чистую воду.

— Нтъ, я еще не говорилъ объ этомъ съ теткой, — угрюмо произнесъ онъ.

— Ну, такъ и со мной не стоило говорить, — окончила Лизавета Николаевна разговоръ.

Съ этого дня она ршилась не здить въ Приволье. Ей казалось, что лучше вызвать новыя сплетни, чмъ мучить себя и видть постоянно передъ собой этого человка, которому она уже не врила ни въ чемъ. Насколько полно и безгранично врилось ей прежде во все, что онъ говорилъ, настолько полно и безгранично сомнвалась она теперь даже и въ т минуты, когда онъ говорилъ искренно. Каждое его слово казалось ей наглою ложью. Она уже ясно сознавала, что связь между ними оборвана навсегда, что если бы даже онъ предложилъ ей теперь выйти за него замужъ, то она, вроятно, отказалась бы отъ предложенія, не надясь на возможность исправить это изолгавшееся существо…

Графиня продолжала попрежнему присылать за Лизой экипажъ, но постоянно получала отвтъ, что «барышня не такъ здорова». Это была, и въ самомъ дл, правда. У Лизы хватило нравственныхъ силъ для борьбы, но физическія силы начинали измнять ей. Иванъ Григорьевичъ уже нсколько разъ совтовалъ ей полчиться, но она съ непонятною для него боязнью отклоняла этотъ совтъ и увряла своего пріятеля, что она здорова. Черезъ силу уходила она, опираясь на это руку, въ поле, иногда просиживала съ нимъ въ саду и на берегу Желтухи по цлымъ часамъ и съ любопытствомъ разспрашивала про Петербургъ, про тхъ двушекъ, которымъ приходится тамъ жить трудомъ. Иванъ Григорьевичъ, не старался окрасить передъ нею въ розовый цвтъ столичную жизнь; онъ прямо говорилъ, что тамъ не всегда есть работа, и что оплачивается она, въ большинств случаевъ, скверно; но, въ то же время, онъ замчалъ, что въ деревн или въ какомъ-нибудь Никитин и совсмъ не найдешь работы и даже гроша на хлбъ не добудешь; онъ говорилъ, что многія изъ двушекъ, живущихъ трудомъ, полны тхъ же старыхъ, унаслдованныхъ отъ праздныхъ отцовъ пороковъ и ошибокъ; что не вс изъ нихъ понимаютъ необходимость сплотиться въ тсный и твердый кругъ; что многія изъ нихъ расходятся и враждуютъ между собою ради мелочного самолюбія, ради мелочныхъ различій во взгляд, ради желанія царить въ своемъ кружк за свой умъ и дятельность, какъ царили въ обществ ихъ матери за свою красоту и наряды, что эти личности или вредятъ своимъ ближнимъ, своему общему длу, или гибнутъ сами, такъ какъ одного человка всегда сломить можно нуждою, да и мало ли чмъ другимъ, и силенъ онъ бываетъ только въ союз съ другими; но, въ то же время, Борисоглбскій замчалъ, что вс эти ошибки являются только остатками, наслдствомъ старой жизни или слдствіями ограниченности сферы для работы, ограниченности, заставляющей бороться за свое мсто, бороться за каждую работу и глядть враждебно на новыхъ конкурентовъ; тутъ неотразимые экономическіе законы повторяются. Но, по словамъ Борисоглбскаго, школа труда — хорошая школа, и особенно теперь, когда работникамъ давно разъяснено наукой, что они должны длать для достиженія какихъ-нибудь благотворныхъ результатовъ. Отъ его рчей вяло какимъ-то ободряющимъ спокойствіемъ. Даже его юмористическія замчанія о нкоторыхъ личностяхъ звучали такъ добродушно, что видно было, что онъ былъ однимъ изъ лучшихъ и добрйшихъ пріятелей для тхъ личностей, надъ которыми подтрунивалъ, какъ подтрунивалъ и надъ самимъ собою. Даже къ самой нужд онъ относился съ такимъ хладнокровіемъ, что она казалась не такъ страшна.