Под гнетом окружающего

Несмотря на выносливые нервы, на привычку спокойно терпть всякія невзгоды, на отсутствіе разныхъ блестящихъ плановъ будущей жизни, онъ теперь тоскливо смотрлъ на совершавшійся передъ его глазами фактъ. Ему порою казалось, что предотвратить гибель молодой двушки уже не въ его власти, иногда же онъ думалъ: «Да какое право я имю утверждать, что она гибнетъ; можетъ-быть, этотъ человкъ еще не усплъ окончательно испортиться, я она суметъ поднять его; она не дюжинная натура!» Но, во всякомъ случа, ясно для Борисоглбскаго было только одно, что эта двушка въ обоихъ случаяхъ погибнетъ для него. Но что она ему? ни разу не задавалъ онъ себ этого вопроса прежде. И зачмъ было задавать? Они росли вмст; привыкли другъ къ другу; были дружны, какъ брать и сестра; ни особенныхъ порывовъ, ни особенныхъ охлажденій не было между ними въ теченіе всей жизни; ихъ заботы другъ о друг, ихъ бесды, все было такъ ровно, буднично, что не для чего было анализировать своихъ взаимныхъ отношеній. Привыкли другъ къ другу, ну, и продолжаютъ знакомство. Привычка къ существовавшему теченію ихъ жизни была такъ сильна, что имъ даже не приходило въ голову вопросовъ о томъ, что въ будущемъ все это можетъ измниться, что молодые люди не могутъ оставаться до безконечности въ такихъ отношеніяхъ, что Лизавета Николаевна можетъ выйти замужъ, что для ея мужа можетъ показаться странною и подозрительною эта дружба жены съ молодымъ человкомъ, а въ Иван Григорьевич можетъ пробудиться зависть къ этому человку, ставшему гораздо ближе къ его старой пріятельниц, чмъ стоитъ онъ. Теперь Иванъ Григорьевичъ видлъ, особенно изъ послднихъ теплыхъ словъ Лизы, что ихъ отношенія продолжаютъ, повидимому, оставаться неизмнными, но ему вдругъ стало тяжело, какъ будто они перестали удовлетворять его, какъ будто онъ кого-то хотлъ отодвинуть съ дороги, чтобы ближе подойти къ Баскаковой.

«Экая подлая натура-то у человка, — разсуждалъ онъ со своей обычной ироніей. — Сколько лтъ жилъ около молодой двушки и никогда не подумалъ спросить себя: а какого рода чувства, братецъ, питаешь ты къ ней? А вотъ какъ полюбила она другого, когда она, можетъ-быть, вполн счастлива будетъ, когда, можетъ-быть, и ты можешь оставаться на старомъ положеніи, — такъ и оказывается, чти старыхъ-то отношеній мало, что завидно становится чужое счастье, что просто-на-просто ты любилъ ее. Когда кусокъ хлба у человка передъ носомъ былъ, такъ онъ и не думалъ о голод, а взяли этотъ кусокъ хлба другіе, такъ вдругъ и оказывается, что и голоденъ-то человкъ, что а прожить-то не можетъ онъ безъ этого куска… Да глупости! можно прожить. Не поколю съ голоду, ну, потерплю, поскучаю, а тамъ другихъ встрчу, съ которыми характеромъ сойдусь, — не клиномъ же свтъ сошелся!»

Эти разсужденія, однако, нисколько не успокоивали Борисоглбскаго, хотя онъ, вслдствіе ршимости перетерпть горе, сталъ усиленне заниматься, больше охотиться, чаще просиживать въ бесдахъ съ привольскими мужиками.

— Разсянья ищу, какъ скучающая барыня, — подтрунивалъ онъ надъ собой, съ обычною добродушною насмшливостью, а у самого кошки на сердц скребли…

Лизавета Николаевна продолжала бороться съ собою и казаться твердою. Она изрдка посщала на день, на два привольскій дворецъ; иногда на полчаса зазжалъ къ Бабиновку Михаилъ Александровичъ; но и въ Приволь, и въ Бабиновк Лизавета Николаевна избгала встрчъ съ Задонскимъ наедин. Однажды ей не удалось избжать подобнаго свиданія, и Михаилъ Александровичъ сталъ просить у нея прощенія, сталъ бичевать себя.

— Я чувствую, что я виноватъ, что я долженъ былъ обдлать все и подготовить тетку къ нашей свадьб заране, — говорилъ онъ. — А теперь ты вполн права, сомнваясь во мн. Я, дйствительно, поступилъ подло.

— Значитъ, вы окончательно ршились бросить меня и ухать за границу? — холодно спросила Лиза, подавляя свое волненіе.

— Помилуй, я и не думалъ этого! — воскликнулъ Задонскій. — Напротивъ того, я твердо ршился поставить на своемъ…

— Такъ зачмъ же и называть себя подлецомъ? — еще холодне замтила Баскакова. Она все мене и мене врила ему.

— Да, но, не подготовивъ ничего заране, я заставилъ тебя сомнваться во мн и страдать…

— Вы знаете, что мои сомннія въ васъ вызвало не то, что вы не подготовили графиню къ нашей свадьб, а то, что вы скрыли свое намреніе ухать отъ меня за границу.

— Да у меня и не было этого намренія! Правда, я не далъ тогда положительнаго отвта тетк, но мн помшала сдлать это моя трусость передъ грозящею намъ нищетою. Я и прежде говорилъ теб, что у меня много ошибокъ, много пороковъ. Моя трусость передъ бдностью — одинъ изъ этихъ пороковъ, — каялся Задонскій. — Но ты можешь спасти меня отъ него, можешь ободрить меня своимъ вліяніемъ. Я стану…

— Постойте, постойте! — прервала его Лизавета Николаевна. — Вы говорите нелпыя, вещи. Ваши ошибки, ваши пороки я бы могла переносить и, можетъ-быть, исправлять. Но какъ это стану я исправлять васъ, вліять на васъ, когда вы сами бжите отъ своего спасенія? Такое бгство, кажется, ясно показываетъ, что вамъ совсмъ не нужна была моя помощь.