Феликс Потоцкий занял место рядом с Потёмкиным; он казался весёлым и беззаботным и сиял от счастья, когда императрица обращалась к нему с милостивым словом. Он от имени короля Станислава Августа попросил позволения предложить тост за здоровье государыни императрицы и её августейшего гостя. Все восторженно приняли этот тост, а друзья графа Феликса начали шёпотом прославлять его такт и высокий патриотизм. Даже сидя за столом русской самодержицы, он не позабыл напомнить о том, что Польша имеет своего собственного короля. Таким образом Феликсу Потоцкому удалось одним ударом убить двух зайцев: заслужить милость Екатерины Великой и упрочить свою популярность среди польского народа.
После обеда императрица прошла в парк под руку с Иосифом; в этой прогулке царствующих особ сопровождал лишь один Потёмкин; все другие, гости, весело болтая, разбрелись по аллеям огромного парка.
Как только общество поднялось из-за стола, граф Игнатий Потоцкий подошёл к Людовике Сосновской и несколько минут о чём-то тихо, но горячо разговаривал с молодой девушкой, которая вся дрожала и робко оглядывалась по сторонам. Затем он вышел и скрылся в уединённой тенистой аллее. Несколько времени он прогуливался один, погруженный в глубокое раздумье, как вдруг услышал за собой лёгкие шаги и почувствовал на своём плече чью-то руку.
Граф быстро оглянулся и увидел графиню Браницкую. Насмешливая улыбка играла на её губах, а глаза сверкали грозным блеском. Встретившись со взглядом Потоцкого, графиня Браницкая поспешила потупить свой взор, как бы боясь, чтобы её глаза не выдали тайных мыслей.
— Однако нельзя сказать, граф Игнатий, чтобы вы спешили доказать мне свою дружбу, — проговорила графиня с улыбкой и непринуждённым тоном, хотя в её голосе слышались резкие ноты. — Мне приходится везде искать вас, чтобы поговорить с вами по душе, как в прежнее славное время.
— У меня ещё не было возможности подойти к вам, графиня Елена, — ответил Потоцкий. — Графиня Браницкая занимает первое место возле коронованных особ и я не дерзал приблизиться к ним.
— Графу Потоцкому тоже принадлежит не последнее место в Польше, — заметила графиня — Кроме того я до сих пор не считала вас настолько робким, чтобы бояться подойти к чужеземным монархам.
— Даже если они — враги Польши, графиня? — возразил Потоцкий. — Я не хотел быть вблизи них, так как не могу сказать им то, что думаю, и не желаю произносить слова, которые они хотели бы слышать от меня.
— Ну, я думаю, что вы достаточно ловки для того, чтобы скрыть настоящие мысли и уверить другого в том, в чём хотите! — насмешливо заметила графиня Браницкая.
— Чем я заслужил такое мнение? — с грустным удивлением спросил Потоцкий. — Разве я вам дал для этого повод?
— Не знаю, имею ли я право требовать от вас откровенности, — ответила Браницкая, — может быть, это — глупая и странная претензия с моей стороны, но мне казалось, что наша старая дружба позволяет мне ждать от вас полной искренности.
— Разве вам пришлось обмануться в этом, графиня? — спросил Потоцкий, всё более изумляясь раздражённому тону своей собеседницы. — Неужели в этих нескольких словах, которыми мы еле успели обменяться, вы заметили какую-нибудь неправду?
— Конечно, — почти с ненавистью ответила графиня, — ведь вы мне сказали, что не оставили своего сердца за границей.
Потоцкий широко открытыми глазами смотрел на Браницкую, а затем ответил строгим тоном:
— Я сказал вам сущую правду, графиня. Моё сердце принадлежит моей родине; здесь я надеюсь найти и своё счастье, если мне вообще суждено наслаждаться на земле личным счастьем! — прибавил он с загоревшимся взглядом.
— Я не претендую на полную откровенность, граф Игнатий, — сказала Браницкая, — не говорите мне того, о чём считаете нужным умолчать. Я могу остаться вашим другом и при таких условиях, хотя не понимаю дружбы без доверия, но никогда не говорите мне неправды. Я ненавижу ложь и клянусь честью: если я узнаю, что вы в чём-нибудь обманывали меня, я отмщу вам, отмщу самым беспощадным образом.
— У вас не будет для этого повода, графиня Елена, — ответил Потоцкий с горькой улыбкой. — Клянусь вам, что я надеюсь найти своё личное счастье только в своём освобождённом и возрождённом отечестве.
— В таком случае вы должны прежде всего отвернуться от врагов нашей Польши, — проговорила графиня Браницкая. — Их здесь собралось сегодня довольно много. Я даже не доверяю вашему брату; но хуже всех конечно Сосновский. Это — такой лицемер! Нет, его даже нельзя назвать лицемером; это — наглый изменник, не стесняющийся открыто выставлять свою измену. Он так уверен в своём успехе, что не считает нужным скрывать свою позорную игру. Этот негодяй даже продаёт собственное дитя, чтобы заслужить милость русской государыни и получить побольше денег.
— Вам это известно, графиня? — испуганно спросил Потоцкий.