Пока в городе всё поспешнее велись приготовления к блестящему приёму императрицы и её двора, поздним вечером по дороге от Варшавы до Могилёва ехал одинокий всадник. Он переправился через Березину и находился на дороге, пролегавшей по лесистой возвышенности к юго-западу от Могилёва.
На нём были тёмно-серый дорожный костюм французского покроя и высокие верховые сапоги, а его слегка напудренные волосы покрывала маленькая шляпа.
Несмотря на это простое мещанское платье, вся его фигура заставляла угадывать в нём военного как по выправке, так и по манере управлять своей сильной литовской лошадью, а в особенности по выражению его прекрасного, немного бледного лица с красивыми усами и большими тёмными, светившимися внутренним огнём глазами, которые смотрели то смело и твёрдо, то мягко и печально.
Он доехал до маленькой реки Друеца. Пред мостом, ведшим через неё, пролегала другая дорога по направлению к югу; в этом месте она соединялась с восточной дорогой и, продолжаясь по ту сторону моста, вела к Могилёву.
Всадник на одно мгновение остановил свою лошадь и огляделся кругом, как бы желая ознакомиться с местностью, но затем не поехал через мост к Могилёву, а свернул на широкую дорогу к югу, предварительно убедившись, что пистолеты в порядке, так как надвигалась ночь и на пустынной дороге могла явиться необходимость в спешном употреблении оружия. Он дал шпоры своему коню и быстрой рысью направился к югу, пока не доехал до крутого поворота, от которого шла узкая тропинка в чащу леса.
Всадник поехал по этой тропинке, часто нагибаясь под нависшими ветвями, и въехал в самую густую часть леса. Сделав едва пятьдесят шагов, он выехал на круглую полянку, на которой стоял простой деревянный дом с хозяйственным садиком; среди ночного мрака сквозь узкое окно маленького домика светилось колеблющееся пламя очага. Вблизи этого жилья находилось небольшое строение, предназначенное, вероятно, для домашних животных и склада хозяйственной утвари. Всё своей чистотой производило приятное впечатление. Простая деревенская скамья и столь стояли возле двери, и всё незатейливое хозяйство, окружённое лесной тишиной, носило отпечаток почти военной строгости и аккуратности.
Всадник соскочил со своей лошади, перекинул поводья через руку, а затем осторожно подошёл к окну. Взглянув через маленькое тусклое окно, он увидел в белой, окрашенной комнате старика, сидевшего на деревянном табурете возле очага; над огнём стоял треножник с котелком для варки пищи.
На старике был кафтан, отороченный барашком и опоясанный широким кожаным кушаком; на ногах были грубые сапоги, а на голове круглая меховая шапка; его пожилое лицо носило выражение твёрдости, отваги и мужества; под густыми седыми бровями сверкали чёрные глаза; его густая, спускавшаяся на грудь борода была так же седа, как и волосы, выбивавшиеся из-под шапки. Он облокотился о стену и в раздумье смотрел на колеблющийся огонь.
Охотничье ружьё, несколько пистолетов и старая сабля, на вычищенном, ярко блестевшем клинке которой отражалось дрожащее пламя, висели на стенах; большой дубовый стол, несколько стульев и резное распятие составляли всю остальную обстановку этого одинокого жилища.
— Это — он, — сказал всадник, — я не ошибся; его борода стала немного белее, морщины на лбу глубже, но лицо всё ещё то же самое и, вероятно, сердце осталось тем же, как и раньше: верным, как золото, верным до последнего вздоха. Здесь мне нечего бояться измены.
Он отошёл от окна и сильными ударами постучал в дверь.
Через несколько мгновений задвижка изнутри была отодвинута. Сквозь щель полуоткрытой двери просунулось дуло пистолета, и суровый, угрожающий голос старика спросил:
— Кто там стучит? Кому я понадобился в такой поздний час, когда лес погружается в сон и бодрствуют только хищники?
— Такого приёма я не ожидал, — сказал всадник. — Неужели храбрый Мечислав Бошвин не узнает более своего начальника?
— Моего начальника? — спросил старик сквозь дверную щель, причём его острые глаза испытующим образом оглядывали лошадь, так как всадника, отступившего в сторону пред дулом пистолета, он не мог видеть. — У меня нет начальника. Я — лесничий, на службе у его высокопреосвященства, и мои начальники — священники, которые не бродят здесь по ночам и не носят пистолетов, вложенных в сёдла. Поэтому уходите прочь или честно назовите своё имя и оставьте всякие шутки со старым Мечиславом Бошвином, так как, клянусь Богом, это могло бы очень дурно окончиться для вас!
— Моё имя, — ответил всадник, — Тадеуш Костюшко, и я спрашиваю ещё раз: неужели Мечислав Бошвин более не узнает своего командира?
За дверью послышался своеобразный, полувопросительный, полурадостный и в то же время ворчливосомневающийся и угрожающий звук, затем дверь быстро раскрылась, старик выбежал из дома, повернул всадника в сторону, откуда падали на деревья последние отблески заката, и, приставив к груди незнакомца пистолет, острым взором посмотрел ему в лицо.