Под белым орлом

— Дай-то Бог! — тихо проговорил король, печально покачивая головою. — Ах, — воскликнул он с радостным огоньком в глазах, — для меня является неожиданным счастьем, что я имею удовольствие видеть мою прелестную кузину Елену, которая обыкновенно так старательно держится вдали от моего двора, что я начинаю думать, что она гневается на меня.

— Такое предположение вашего величества совершенно неправильно, — ответила графиня Браницкая, у которой король вежливо поцеловал руку. — Я просто люблю уединение; кроме того совершенно естественно, что я после смерти своего отца не чувствую склонности бывать в свете.

— И он тоже избегал мой двор, — со вздохом проговорил король, а между тем, — тихо добавил он, — Бог знает, с каким удовольствием возложил бы я на его голову бремя короны, которое ему легче было бы нести, чем мне! Но вы переходите к воспоминаниям, — продолжал он с галантной улыбкою, — а воспоминания всегда печальны, так как напоминают нам, что меркнет свет нашей жизни; здесь же мы обязаны откинуть всё печальное от нас, так как весёлость гостя является лучшею благодарностью, которую можно выразить хозяину и прежде всего столь любезной хозяйке, как наша кузина Чарторыжская.

После того как он поздоровался с другими гостями, княгиня взяла его под руку, чтобы ввести в дом, так как в этот момент появился слуга в польском костюме, доложивший, что на кухне всё готово.

Растворились грубые дубовые двери с тяжёлыми железными скобками. За ними находились бархатные портьеры, отдернутые слугами в тот момент, когда король с княгиней перешагнул через порог.

Станислав Август остановился изумлённый. Ему впервые приходилось быть в этом доме, созданном фантазией княгини, и то, что представилось его глазам, действительно могло изумить. Видя повсюду подражание древней польской деревне, можно было предположить, что это подражание встретишь и внутри дома. Вместо этого в комнатах дома было столько роскоши и изысканного вкуса, что их можно было только встретить в княжеской резиденции какой-нибудь большой столицы. Великолепные ковры покрывали паркеты, драгоценные гобелены и картины лучших художников украшали стены; художественные произведения из бронзы и мрамора в огромном числе стояли повсюду в комнатах, а с лепных потолков свешивались люстры из горного хрусталя.

По просьбе короля княгиня провела его по всем комнатам этого великолепного дворца, и у Станислава Августа невольно вырвалось восклицание удивления и восторга, когда его ввели в ванную комнату, где искусственная простота соединилась с невероятною расточительностью. Вся огромная комната, в средине которой находился мраморный бассейн с художественными украшениями, изображавшими тритонов и нереид, была выложена великолепным мейссенским фарфором, причём каждая отдельная плитка фарфора была украшена живописью — разнообразными цветочными гирляндами, вследствие чего эта ванная комната благодаря тому, что мейссенский фарфор ценится почти на вес золота, стоила таких бешеных денег, какие вряд ли кем-нибудь затрачивались на подобные цели.

С такою же роскошью были обставлены и другие комнаты, а в столовой находился богато убранный стол, украшенный великолепными цветами.

Внутри этого дома, напоминавшего собою сказки из «Тысячи и одной ночи», слуг в национальных костюмах уже не было видно; гостям прислуживали дворецкий в чёрном французском камзоле и лакеи в богатых ливреях дома Чарторыжских.

Станислав Август сел за стол между княгиней Чарторыжской и графиней Еленой. Его беседа с последней сначала была несколько принуждённой, так как её отец и сама она своею холодною сдержанностью достаточно ясно доказали ему враждебное к нему отношение. Сегодня же графиня была сама любезность, а она умела быть любезной, когда хотела.

Король чувствовал себя совершенно довольным вследствие этой перемены в её поведении. По своему характеру он был другом мира и покоя, и натянутые отношения со своею родственницею ему были неприятны. Поэтому он радовался примирению с ней и выказывал ей чрезвычайную внимательность.

Как бы мимоходом графиня заметила ему, что имеет намерение, после своего уединения в Белостоке, вновь завязать сношения со светом и в ближайшем будущем поедет за границу — сперва в Германию на воды, затем в Париж, чтобы, как шутя сказала она, сначала снова освоиться со светскою жизнью, прежде чем появиться в Варшаве при дворе своего кузена.

Беседа велась громко. Но в тот момент, когда княгиня Чарторыжская отвлекла внимание общества каким-то замечанием, графиня Браницкая тихо обратилась к королю:

— Относительно моего путешествия у меня есть особая просьба к вашему величеству.

— Пожалуйста, прелестная кузина, приказывайте! — произнёс король, — власть польского короля в вашем распоряжении, насколько она простирается. Этого впрочем немного, — прибавил он с горькою улыбкой.