Под белым орлом

Этот могучий, сильный человек с жизнерадостным мировоззрением был совершенно надломлен; никогда ещё в своей жизни он не испытывал чувства, пустившего столь глубокие и крепкие корни, что они в состоянии были нарушить его равнодушный эгоизм. Но София де Витт совершенно овладела им не благодаря одной лишь своей красоте, обольстительной и дышавшей всё новою и новою прелестью, а благодаря своему богатому, изобретательному уму, благодаря своей гордости и непреклонной самоуверенности; он привык делиться с нею своими самыми сокровенными мыслями и во всём следовать её испытанным советам. Поэтому граф лишился в ней не только предмета своего страстного чувства, но вместе с тем и сильного, свободного и смелого ума, которому он доверял всё более и более, доверял так, как никогда не доверял ни одному из своих друзей.

Мрачный и убитый ходил граф Феликс; его совершенно изменившийся характер был загадкою для всех, так как никто ведь не знал, чем он обладал и что потерял в лице своей красивой и умной подруги; никто не мог и представить себе, какие муки претерпевал он под гнетом заботы о её участи.

Вскоре после возвращения домой графа Феликса Вацлав Пулаский известил его, что всё подготовлено для похищения короля Станислава Августа и что оно может быть совершено при первом же удобном случае.

Но Потоцкий попросил отсрочки; он потерял всю свою уверенность, он не рисковал приступить к такому важному, решительному плану без поддержки сильного и тонкого ума своей приятельницы, возвращения которой он со дня на день ждал всё страстнее, хотя его рассудок всё труднее верил в это. Ведь, если бы София была свободна, она уже давно была бы снова у него. Поэтому можно было лишь предполагать, что она убита или находится в плену. Возможность последнего угнетала Потоцкого ещё большею заботою, чем мысль об убийстве Софии. По временам в нём возникало сомнение, не рассталась ли с ним София по своему собственному желанию, не использовала ли она для того случайного нападения, не были ли разбойники в заговоре с нею. Но он отгонял от себя мысль об этом, которая тяжело оскорбила бы его гордость и его собственное чувство любви к Софии; к тому же он не находил повода к такому поступку, так как в последнее время как раз совершенно подчинился этой смелой красавице и поступал лишь согласно её воле.

Граф Феликс стоял пред загадкой, которая тяжело мучила его и разрешения которой он почти так же страшился, как и неизвестности, так как последняя по крайней мере оставляла ему ещё кое-какую надежду. Князь Репнин пожалуй мог бы оказать ему самую действительную поддержку в отыскании пропавшей, так как к его услугам были далеко распространявшиеся нити русского влияния; но к нему граф не мог ни в коем случае обратиться ввиду того, что ему пришлось бы опасаться тем самым выдать тайну Софии князю Потёмкину, от которого она прежде всего должна была быть скрыта, если только не была уже известна ему и он не был замешан в загадочном исчезновении Софии.

Таким образом графу приходилось замкнуться в своём горе, что при его пылком, нетерпеливом характере было особенно тяжело и доставляло ему невыразимые страдания.

Потоцкий избегал общества; он даже редко появлялся в своём столовом зале, чтобы приветствовать своих друзей. Он почти никого не принимал и только гонцы из Минска и Новогрудка всегда немедленно были проводимы к нему, но ни разу ещё не доставляли утешительных вестей. Несмотря на все старания, ни одному из многочисленных агентов графа не удалось ещё напасть на след исчезнувшей, и все крестьяне окрестных деревень, изо всех сил стремившиеся приобрести право на обещанную награду в десять тысяч дукатов, напрасно пожертвовали своим временем и трудами.

Так граф влачил печальное существование в своём мрачном уединении, не будучи в состоянии побороть удар, поразивший его.

София де Витт, как и все слуги графа Феликса, во время нападения у моста через реку Неман близ Новогрудка, была окружена разбойниками и отделена от прочих. Она менее других потеряла самообладание; её хладнокровие не так-то легко поддавалось страху; она была убеждена, что всё окончится простым грабежом. Хотя она и знала цену золоту, но всё же относительно легко было возместить утрату, которую при этом нападении могла потерпеть касса графа Феликса. Поэтому она крикнула ближайшим от неё людям графской свиты, чтобы они не оказывали сопротивления, так как отлично сознавала всю его бесплодность ввиду превосходных сил нападавших. Вместе с тем она вытащила туго набитый кошелёк из своего кармана, чтобы передать его разбойнику, схватившему под уздцы её коня, в то время как несколько других охватили её плотным кольцом и направили на неё дула пистолетов.

Разбойник взял кошелёк, подбросил его на руке и спрятал в карман.

Тут София вдруг почувствовала, что кто-то обхватил её сзади и потянул назад. Чьи-то пальцы ловко перехватили ей горло и, прежде чем она успела раскрыть рот, в него так же ловко и уверенно был засунут кляп, так что крик о помощи, готовый вырваться у неё, превратился в едва слышный, подавленный стон.