Под белым небом. Как человек меняет природу

— Залив Канеохе — превосходный пример сильно разрушенной экосистемы, в которой остались только отдельные особи, — рассказывала Гейтс. — Если взять здешние коралловые полипы, которые выжили, то у них самые сильные гены. То, что тебя не убивает, делает тебя сильнее.

В итоге я провела с Гейтс на Моку-о-Лоэ целую неделю. Как-то мы смотрели на кораллы в огромный лазерный сканирующий микроскоп. Гейтс показала мне то, что в студенческие годы представлялось ей неразрешимой загадкой. Внутри мелких клеток коралла я увидела их совсем крошечные симбионты, одноклеточные растения. В другой день мы плавали с масками. Прошло два года с начала периода потепления морской воды, начавшегося в 2014 г., и многие коралловые колонии в заливе были призрачно-белыми. По словам Гейтс, большинство из них не выживет. Другие все еще были яркими: бурыми, коричневыми или зеленоватыми. С этими все было в порядке. «Отрадно видеть, как эти рифы все выдерживают», — сказала Гейтс.

На третий день мы посетили множество находящихся под открытым небом резервуаров, где в строго контролируемых условиях выращивались кораллы, собранные в заливе. Цель была не в том, чтобы обеспечить оптимальную среду обитания, как в случае с карпозубиками, а как раз наоборот: кораллы выращивались в строго определенных стрессовых условиях. Кто будет прекрасно себя чувствовать — или хотя бы выживет, — тех скрестят между собой, а их потомство снова заселят в резервуары, чтобы подвергнуть еще большему стрессу. Ученые надеялись, что среди кораллов, находившихся под таким избирательным давлением, произойдет своего рода «управляемая эволюция». Затем этими кораллами можно будет засевать рифы будущего.

— Я реалистка, — как-то сказала мне Гейтс. — Нельзя надеяться, что наша планета не изменится радикально. Она уже изменилась. Людям остается либо «направить» эволюцию кораллов, чтобы те справились с изменениями, либо смотреть, как они гибнут. — Все остальное, по ее мнению, было заблуждением, продиктованным стремлением выдавать желаемое за действительное. — Многие люди хотят все вернуть, — говорила она. — Они думают, что если мы просто перестанем что-то делать, то рифы станут такими, как были. А вообще я футуристка, — сказала она в другой раз. — Участники нашего проекта признают, что наступает будущее, в котором природа уже не может быть полностью естественной.

Рут была настолько убедительна, что, хотя я приехала в Моку-о-Лоэ, полная сомнений, теперь я почувствовала воодушевление. Пару раз после ее рабочего дня в институте мы ходили куда-нибудь поужинать и поболтать и в конце концов доболтались до того, что из отношений журналиста и героя статьи перешли к настоящей дружбе. Я уже планировала новую поездку к Рут, чтобы посмотреть, как продвигаются дела с суперкораллами, когда она написала мне, что умирает. Правда, она выразилась иначе. Она написала, что у нее поражение мозга, что она едет в Мексику на лечение и что, каким бы ни был диагноз, она собирается победить.

Кораллы очаровали не только Рут Гейтс, но и Чарльза Дарвина, который впервые увидел риф в 1835 г. Он плыл на корабле «Бигль» с Галапагосских островов на Таити и заметил с палубы корабля «удивительные коралловые кольца»[106], торчащие из открытого моря, — сегодня мы называем их атоллами. Дарвин знал, что кораллы — это колонии животных, а рифы — результат их работы. Но форма рифов сбивала его с толку. «Эти низкие коралловые острова с лагунами посредине слишком малы по сравнению с необъятным океаном, из которого они круто поднимаются», — писал он. Как, спрашивал он себя, они могли возникнуть?

Дарвин много лет размышлял над этой загадкой, которая стала предметом его первой крупной научной работы «Структура и распределение коралловых рифов» (The Structure and Distribution of Coral Reefs). Объяснение, которое он предложил, — тогда оно казалось спорным, но сегодня мы знаем, что он был прав, — состоит в том, что в центре каждого атолла находится потухший вулкан. Кораллы росли вдоль края кратера, и по мере того, как вулкан угасал и медленно погружался в воду, риф продолжал расти вверх, к свету. Атолл, как заметил Дарвин, был своего рода памятником затерянному острову, «воздвигнутым мириадами крошечных архитекторов»[107].

В том же месяце, когда была опубликована монография о рифах (май 1842 г.), Дарвин впервые в общих чертах набросал свои революционные идеи об эволюции, или «преобразованиях», как называли это явление в то время. Черновик был написан карандашом и, по словам одного из его биографов, занимал «тридцать пять страниц, исписанных мелким округлым почерком»[108]. Дарвин сунул эссе в ящик стола. В 1844 г. он расширил его до 230 страниц и снова спрятал. Он не хотел предавать идею огласке по многим причинам, одна из которых — почти полное отсутствие доказательств.