Под алыми небесами

– Мне в твоем присутствии хочется быть другой, лучше. Во всяком случае, моложе.

– Я люблю тебя такой, какая ты есть.

Анна неуверенно посмотрела на него. Пино протянул к ней руку, и Анна несколько долгих секунд смотрела на нее, потом взяла в свои.

– Ты необыкновенная, – сказал Пино. – Таких больше нет.

Улыбка на лице Анны стала шире, она встала, подошла к нему и села к нему на колени.

– Докажи мне на деле, что я необыкновенная, – сказала она и поцеловала его.

Они оторвались друг от друга, их лбы соприкоснулись, пальцы переплелись.

– Ты знаешь тайны, которые могут меня убить, а я так мало знаю о тебе.

Через несколько секунд Анна, казалось, приняла какое-то решение и прикоснулась к его мундиру над сердцем:

– Я расскажу тебе об одном из моих шрамов. О старом шраме.

Анна стала рассказывать. Ее раннее детство было настоящей сказкой. Ее отец, уроженец Триеста, рыбак, владел лодкой. Ее мать, родом с Сицилии, была до крайности суеверной женщиной, но при этом заботливой, любящей матерью. У них был хороший дом близ моря, всегда хорошая еда на столе. Анна была единственным и любимым ребенком – у матери один за другим случались выкидыши. Анна любила находиться на кухне с матерью. Любила быть в лодке с отцом, в особенности в день ее рождения.

– Мы с папой уходили в Адриатику еще до рассвета, – сказала Анна. – Мы проплывали в темноте несколько километров, потом он разворачивал лодку на восток и позволял мне сесть за руль, и я направляла лодку прямо на восходящее солнце. Мне это так нравилось.

– И сколько тебе было лет?

– В первый раз, наверное, лет пять.

В ее девятый день рождения они с отцом встали рано. Было ветрено, и шел дождь, так что плавания в сторону восходящего солнца не предвиделось, но она все равно хотела в море.

– И мы поплыли, – сказала она, потом замолчала, откашлялась. – Шторм усилился. Очень. Отец надел на меня спасательный жилет. Волны швыряли нашу лодку, и нас развернуло бортом к ветру. Налетела высокая волна, лодку перевернуло, и нас выбросило в море. Меня в тот же день подобрала рыбацкая лодка из Триеста. Моего отца так и не нашли.

– Господи, – сказал Пино. – Как это ужасно.

Анна кивнула, из ее глаз текли слезы и капали ему на мундир.

– С моей матерью было еще хуже, но этот шрам на другой раз. Мне пора спать, и тебе нужно уходить.

– Опять?

– Да, – сказала она, улыбнулась и поцеловала Пино еще раз.

Пино отчаянно хотелось остаться, и все-таки, выходя из квартиры Долли в два часа ночи, он чувствовал себя счастливым. И хотя сердце у него екнуло, когда ее лицо исчезло за закрывшейся дверью, но его утешало, что она с нетерпением ждет новой встречи с ним.

Внизу табуретка старухи пустовала. Он вышел, посмотрел на пулевые отверстия в «даймлере» и подумал о том, что выжили они чудом. Он сейчас пойдет домой спать, а утром найдет дядюшку. Пино есть что ему рассказать.

3

На следующее утро, пока тетушка Грета нарезала и поджаривала хлеб (а купила она его по карточкам, выстояв немалую очередь), дядя Альберт записывал отчет Пино, который рассказывал ему обо всем, что видел после их предыдущей встречи. Закончил он рассказом о том, как напился генерал Лейерс.

Дядя Альберт задумался на несколько секунд, потом спросил:

– Сколько, ты говоришь, грузовиков и бронированных автомобилей сходит с конвейера «Фиата» ежедневно?

– Семьдесят, – ответил Пино. – А если бы не саботаж, то они выпускали бы больше.

– Хорошая новость, – сказал дядюшка, записывая.

Тетя Грета поставила на стол тосты, масло и небольшую баночку с вареньем.

– Масло и варенье! – сказал дядя Альберт. – Где ты их достала?

– У всех есть свои тайны, – ответила она и улыбнулась.

– Даже, кажется, у генерала Лейерса, – заметил дядя Альберт.

– В особенности у генерала Лейерса, – сказал Пино. – Вы знали, что у него есть прямой выход на Гитлера? Что на заседаниях он сидел по левую руку от фюрера?

Его дядюшка покачал головой:

– Лейерс гораздо влиятельнее, чем мы думали, а потому мне очень хочется узнать, что он носит в своем саквояже.

– Но саквояж всегда при нем. Или там, где его отсутствие сразу будет замечено.

– Но его дела дают повод для размышлений. Бóльшую часть недели он провел, пытаясь приостановить забастовки и саботаж, а это означает, что забастовки и саботаж – штука действенная. Вот почему саботаж на заводах должен расти. Мы поломаем нацистские шестеренки зубец за зубцом.

– И с платежами у немцев трудности, – сказал Пино. – «Фиат» работает под гарантию Гитлера, денег у них нет.

Дядя Альберт несколько секунд разглядывал Пино, думал.

– Дефицит, – заключил он.

– Что? – спросила тетя Грета.

– Очереди за продуктами с каждым днем все длиннее.

Она кивнула:

– Удлиняются с каждым днем. Почти за всем.

– А будет еще хуже, – сказал ее муж. – Если у немцев нет денег, чтобы платить рабочим, это означает, что их экономика начинает разваливаться. Вскоре они начнут захватывать все больше и больше наших запасов, а это приведет к еще большему дефициту и нищете для всех миланцев.

– Ты так думаешь? – спросила тетя Грета, комкая передник.