Потом они курят. Катышев смотрит на дым, мысль у него все яснее работает. Потом он слышит, как иголка шипит. И говорит Катышев: "Кончился Чипполлино". И голос хриплый у него.
А она молчит, не думает ни о чем. Только веки тяжелые. И не хочется, чтоб он уходил. Не хочется — и все. И она курит молча.
А Катышев уже докурил.
Потом она встает и что-то говорит Катышеву, и он ей отвечает. И она халатик набрасывает, выходит из комнаты.
Встает Катышев, в порядок себя приводит. Подходит к зеркалу снова. Смотрит на Катышева. Потом оба Катышевых причесываются. Что-то в их лицах изменилось, а что — не понять. И этот Катышев тому подмигивает. И тот этому. Потом опять Катышевы расходятся, закуривают.
Потом она в комнату входит, подсаживается к Катышеву, сигарету берет. А он ей спичку подносит.
— Хочешь кофе? — она его спрашивает.
— Не надо, — говорит Катышев. — Я его вчера столько выпил — видеть не могу.
Это он врет. Просто внутри уже метроном защелкал.
— А ты выпей, если хочешь, — говорит Катышев. — Давай!
— Ладно, — говорит она. — Потом.
И сидят они, курят. Пластинка крутится, Челентано поет. Приятная песенка такая.
Сидят, курят. А у Катышева внутри все, как у спринтера на старте. Только выстрел он сам должен сделать. "На старт, внимание…"
Но она сама говорит:
— Пойдешь?
— Надо, — говорит Катышев и усмехается мужественно-печально. Мол, ты же все знаешь. Мол, что тут говорить. Мол, и так тяжело.
— Надо, — повторяет она. — Надо, Федя.
И вот Катышев встает, и она тоже, и выходят они в коридор.
Катышев надевает плащ, берет портфель в руку.
— Сигареты забыл, — говорит она. И хочет вернуться.
— Не надо, — говорит Катышев. — У меня еще есть. И стоят они, друг на друга смотрят.
— Пошел, — говорит Катышев мужественно-печально.
— Пока, — говорит она.
Открывается дверь на лестницу, выходит Катышев, оборачивается, смотрит.
Так он на нее смотрел, будто что-то хотел сказать. Но ничего он сказать не хотел. Поиграл желваками, повернулся круто, рукой махнул и вниз пошел. "Артист!" про себя подумал.
Только когда два марша прошел лестничных — услыхал: дверь захлопнулась. Расслабился он тогда, свободнее зашагал. Во двор вышел, замедлил шаг — ее окно во двор выходило. Сейчас оно горело — свет зажгла. Посмотрел Катышев, в окне ее не увидел — и вышел через арку на улицу.
Вздохнул глубоко — и пошел, пошел, пошел…
И ощущал Катышев облегчение, чуть не радость. И еще злость, ярость какую-то. Он даже головой замотал на ходу. Быстро шел — почти бежал. У метро в телефонную будку заскочил, домой позвонил, что едет.
"Пошлее не бывает!" — подумал.
В метро вошел, спустился по эскалатору, сел в поезд, достал из портфеля "Юность", раскрыл. Сперва вчитаться не мог, потом вчитался. И отпускать стало внутри, успокаиваться. Вышел из метро — еще было там беспокойство, муть какая-то. И когда к дому шел было. И когда домой пришел, и весь вечер — все еще было. А потом спать лег, провалился…
А утром встал — и уже ничего не было. Ну, может, чуть-чуть.
Постскриптум