Истерика почти мгновенно перешла в следующую стадию, слезы превратились в гнев, перед глазами потемнело, кулаки сжались так сильно, что ногти впились в кожу, это было последнее движение, которое я помню и которое я контролировала.
Сквозь какую-то пелену я видела, как врываюсь в дом, слышу свой голос со стороны, будто бы кричу из воды. Смутно помню, как мне пихали прямо под нос какие-то бумаги, но в глазах всё расплывалось, я не могла прочесть и строчки, поэтому я что-то кричала, переходя с одного языка на другой, от чего никто, в особенности турки, не могли понять моих слов.
Помню, как чуть не бросилась на понурого отца, схватившегося за голову, обвиняя его во всём, что случилось. В воспоминании так же всплывал момент как эти бандиты, на которых отец подписал дом для займа, которых он тогда выдавал за своих друзей, а на мои подозрения всё обижался, от чего я чувствовала вину, схватили меня и пытались вышвырнуть из дома.
Я вырывалась, как дикая кошка, кричала, кусалась, проклинала их, и по дороге цеплялась за все предметы, попадающиеся на пути. Свалила холодильник на одного из этих бандитов, из-за чего сама едва не погибла под весом техники. Мне было наплевать, что я делаю, что думают обо мне, я не контролировала себя, сейчас меня больше всего на свете пугала возможность остаться на улице, и начинать с нуля, и как только добьюсь чего-то, отец опять в это вмешается. Всё это я помнила, но то, что случилось дальше, напрочь стерлось из моей головы, и только когда всё закончилось, я смогла успокоится.
Глава 10. Биркан
Я не успел, приехал к моменту, когда Кадер вышвыривали из дома, а её соседки, прикрывая рот от изумления, перешептывались. Я выскочил из машины, на ходу отдавая приказы своим людям, чтобы те вытащили бандитов на улицу, а соседок деликатно попросили удалиться, ведь смотреть на этот позор совершенно ни к чему.
Пока я разбирался с этими людьми, Кадер приходила в чувство на заднем сидении джипа, сначала она противилась, пыталась сама всё решить, вновь дралась, кричала и царапалась. В какой-то момент она заговорила тише, потом зашептала, глаза её будто скосились и начали медленно закрываться. Я едва успел подхватить её на руки и отвести к машине, всучив в руки бутылку с холодной водой, которую она быстро опустошила.
Мужчины, собиравшиеся отнять дом у семьи Весфель, долго сопротивлялись, угрожали оружием, но я не просто так взял с собой членов охранной организации нашей фирмы, поэтому им пришлось сесть со мной за стол переговоров в столовой этого странного дома.
На удивление он даже показался мне уютным, пусть тесным, недоделанным, и местами пришедшем в непригодность, но мне нравилась атмосфера. Я будто бы чувствовал старания Кадер, то, как она пыталась превратить эту лачугу в семейный очаг. Это легко заметить по тщательно подобранным шторам, ажурным салфеткам на столе для каждого гостя, по вазам с живыми цветами, сорванными из соседских садов. Мне понравились мелкие детали, которые оживляли это место, хоть на фоне всеобщего хауса в лице кривых, облупленных стен и обветшалых полов, этот простой домашний уют наблюдался только при внимательно рассмотрении. В прежнем состоянии осталась только столовая, в остальных же местах был погром и обстановку там я не заметил.
Неприятели оказались местными бандитами, они выдают деньги под большой процент, но чтобы получить кредит нужно в обязательной форме подписывать документы о залоге жилья. Уважающие себя люди, смыслящие в жизни хоть на грамм, не связывались с этой организацией, если только ситуация была безвыходная, а деньги требовались срочно. Поэтому они сами находили таких людей, или же зависимых, которые ради своего удовлетворения, получаемого за денежный эквивалент, были готовы на всё.
Люди, разумеется, не могли выплатить долг и лишались жилья или другой собственности, которая позже сдавалась или сносилась для будущих предприятий.
Мы довольно быстро пришли к обоюдному согласию, я оплачиваю долг, а они отдают все документы и навсегда оставляют в покое семью Весфель, так как сумма, предложенная мной, в достаточной мере превышала заем с процентами.
Бандиты остались довольны, и, пожав руки моим парням, контролирующим переговоры, дабы всё прошло гладко и без эксцессов, удалились.
Всё это время за столом сидел Джошкун, на лице его застыла стыдливая улыбка мученика, он осознавал свою вину, понимал, в какой яме находится, но ничего не мог поделать. За это время он не проронил ни слова, и ни разу не поднял взгляд на меня или тех людей, он смотрел исключительно на ножки стола, будто на них написаны подсказки о том, что следует делать дальше.
Посмотрел на него, и меня посетила грусть, незавидная судьба у этого человека, к сожалению, я был полностью посвящен во все его дела и во все ошибки, которые он так непредусмотрительно допустил.