Почувствуй

Стоило нам появиться в общей комнате, как страдающая мать, увидев оставшегося сына, подскочила к нему, прижав к себе, поглаживала его рыжие кудри.

Эта женщина тоже успела пожалеть обо всем прошлом, как и я. Я жалел о ссоре в последние дни, и недопонимании, не желании открыться друзьям, и теперь уже невозможно исправить ошибки.

Бехидже же жалела о том, что не была в достаточной степени хорошей матерью, почти сразу после рождения близнецов она свалила их воспитание на старушку Чаглайан. Потом, когда всему нашему обществу стало известно об изменах в семье Кара, и в нескольких других, где выявилась неверность супруга, то появилась мода на сохранение браков.

Женщины будто с ума сходили, пытались омолаживаться, таскали супругов к семейным психотерапевтам, а для этого нужно было ехать в крупные города, пачками читали журналы, где в тонкой линейке, между крупных блоков рекламы, были советы по сохранению браков. Потом они начинали следовать этим советам, и тогда поднимался такой беспорядок в доме, что мужья, в жизни не собирающиеся изменять женам, стали дольше засиживаться на работах, или в пабах. Ну а изменщикам на всё было наплевать, некоторые даже соревнования проводили, правда, только между собой, заключалось оно в том, кто больше на нервы накапает, жена или любовница.

К счастью или горю, эта тенденция спала, теперь у нас новая эпоха, где всем наплевать на всех, кроме себя любимых.

Госпожа Бехидже жалела, что принимала посредственное участие в жизнях сыновей, даже не знала об экстремальных пристрастиях Джана. Не трудно представить, что будет дальше, она начнет всю материнскую любовь, неиспользованную за более чем двадцать лет жизни сыновей, выплескивать на свою «последнюю надежду». Озгюр будет нервничать по этому поводу, начнет вспоминать прошлое, их с братом детство, которое они провели в коморке старушки-няни, слушая её сказки, и навсегда разобьет матери сердце.

Спустя час мы все переместились на кладбище, перед этим выслушав коробящую сердце истерику матери семейства, которая пыталась заставить мужа похоронить сына в саду, а не закапывать в черствую землю, из которой скоро начнут сыпаться скелеты.

Женщину успокоили, усадили в машину, а для утешения рядом посадили сына, чувствовавшего себя куклой, в игре дочки-матери, она тут же уткнулась в его плечо и схватила за руку, вонзаясь острыми, наточенными старательной маникюршей, ногтями, в порезанную, ещё не зажившую, руку.

Когда Озгюра оповестили о смерти брата, он кулаком пробил стеклянную балконную дверь, балкон соединяет спальни двойняшек, и теперь, на месте левой руки парня, осталось кровавое месиво, с кучей швов.

Тело Джана уже засыпали землей, когда Кадер освободилась от патронажа неудавшейся невесты, и подошла ко мне, осторожно обхватив мою руку чуть выше локтя, и прижалась к ней головой. Я невесомо поцеловал её в макушку, и подбородком уткнулся в её русые, мягкие волосы.

Наконец, вся церемония закончилась, я больше не мог оставаться в этом месте, кивнув на прощание Анри, ибо Озгюру и остальной семье было сейчас не до меня, взял Кадер за руку, и мы направились к выходу.

Ненавижу кладбища, ещё со времен смерти отца, не переношу, каждый визит к его памятнику стоит мне громадных усилий, и если кто-то, а именно моя бабушка Мехтебер, может часами сидеть рядом и рассказывать холодному камню последние новости, мысли, переживания, то мне хватает пару минут посидеть рядом, молча вспоминая родителя.

— Кадер, когда я умру, молча сожгите меня, и даже не сообщайте, чтобы никто так не приходил, — оповестил я о своем решении, поворачиваясь к заднему сидению машины, чтобы спокойно объехать транспорт других посетителей, и ни в кого не врезаться.

— Не смей так говорить, — тяжело проговорила она, пристегиваясь ремнем безопасности, чуть прикрывая глаза от усталости. Она тоже не спала несколько дней, молча сидя со мной на кровати, так мы обменивались переживаниями. — Надеюсь, я умру раньше, и не буду ничего этого видеть.

— Мало тебе при жизни моих страданий, ты ещё и после смерти их хочешь видеть? — Раздраженно проговорил я, чуть хлопнув по рулю ладонью, выезжая на трассу.

— Давай ещё соревнование устроим? — Возмутилась она, шмыгая носом, в её глазах всё ещё блестели слезы.

— Отлично, — я хмыкнул, впервые за несколько дней улыбнувшись, хотя на такие темы даже говорить не следует, особенно, после случившегося. — Мы как старая пожилая пара, готовящаяся к смерти. Ты ещё не слышала, как дедушка с бабушкой это обсуждают. Мехтебер недавно пришла из магазина, показывает мне платье, и говорит, чтобы я запомнил его, и потом, когда она умрет, его на неё одели.

— Ужас, — протянула девушка, немного повеселев, больше не было того гнетущего напряжения.

— Ещё какой, а дедушка иногда сажает Чичек в столовой с листом бумаги, и просит составлять с ним меню для поминок. В их возрасте это нормальная тема для обсуждения.

— Когда и нам будет семьдесят, обязательно обсудим, и саваны похоронные, и меню, а сейчас, пожалуйста, оставим это. Куда мы едем?

— Не знаю, куда-нибудь подальше. Насколько бензина хватит.