Почти совершеннолетний

— Как «зачем»? Надо вызвать полицию. Они же людей убивают!

Китти закатила глаза к потолку и скорчила презрительную гримасу.

— Люди сами себя убивают. Они помешаны на еде. Их поэтому и взяли. Ну вытащишь ты своего друга. И что? Он будет сидеть дома, есть всё подряд и помрет от сердечного приступа. Он знал, на что шел. У всех брали согласие. Это его выбор. Полиции ты ничего не докажешь.

— Но мы... но я... так неправильно...

— А как правильно?

Китти отвернулась к стенке, нырнула под одеяло и закрыла глаза.

Я вышел из комнаты. Всё казалось мне бредом, сном, но внизу, в кладовке, я видел замороженную голову парня под номером 1, и еще меня ждал Антоха, которого нужно было спасти.

И я не собирался, как Китти, спокойно развлекать вампиров. Я не был котиком.

Антоха сидел там, где я его оставил. Взгляд его осоловел, вокруг валялись пустые упаковки от чипсов.

— Пойдем, — сказал я, — надо выбираться.

Он сыто икнул.

— Не, — сказал он, — давай завтра. Сегодня неохота.

— Как «неохота»? — опешил я. — Что значит «неохота»? Ты сам просил. Ты же говорил, что тебя тоже того...

— А может, и нет, — бормотал Антоха, — а может, не меня, а может, не того...

— Пойдем. — Я схватил его за плечо, пытаясь сдвинуть с места. — Завтра может быть поздно.

— Нет, — упирался Антоха, — не хочу.

— Ну и черт с тобой, я один уйду. Сегодня, сейчас!

Антоха икнул, протянул ко мне руку, пытаясь встать, но тут же, завалившись на бок, захрапел.

Китти не обманула. Код был верным — и после цифры четыре отмычка замка щелкнула, открывая путь к свободе. Я толкнул дверь.

Я стоял на пороге, а вокруг танцевала ночь. Небо мигало звездами, ветер целовал отвыкшую от свежего воздуха кожу. Голова кружилась от сладкого запаха ночных цветов, я думал, что сейчас сделаю шаг вперед и навсегда оставлю бункер. Снова пойду на нелюбимую работу, потому что больше ничего не умею делать. По пятницам буду пить пиво, встречаться с друзьями, спорить с незнакомцами в интернете. Но сначала вытащу Антоху и всех остальных тоже. Потому что это правильно и я не котик.

А могу сделать шаг назад. Закрыть дверь и остаться котиком. А через полгода уйти с деньгами и жить так, как мне всегда хотелось. И черт с ними — с Антохой и со всеми остальными. Китти, конечно, права, ничего я никому не докажу и не смогу изменить.

Я вдыхал ночной воздух, оттягивая момент, когда мне придется сделать выбор. Писк кодового замка вернул меня в реальность: начался обратный отсчет.

Пять. Я вспомнил красное одутловатое лицо Антохи. Толстые пальцы, жадно зачерпывавшие куриный паштет из банки.

Четыре. Я посмотрел назад. Запахом тлена и денег бункер звал меня обратно.

Три. Я отвернулся, вдохнул свежий воздух, пропитанный ароматом сирени, и задержал дыхание.

Два. Мне показалось, что за спиной я услышал тихий шепот Китти: «А как правильно?»

Один. Я выдохнул и сделал шаг.

«Представь, что Люськи не существует». Мария Соловьёва

Еще до того, как открыть глаза, Тамила Евгеньевна поняла: сегодня она точно умрет. За последний месяц она несколько раз просыпалась с ощущением, что смерть выжидающе смотрит на нее откуда-то из зарослей сирени под окнами. Но то были просто догадки, а теперь появилась уверенность.

Тамила Евгеньевна вздохнула, привычно прощупала неровный пульс, потянулась было за тонометром, но передумала. Какая уже разница? Она не боялась смерти. В девяносто пять все страхи исчезают. Это было бы хорошо, но вместе со страхами растворились и радости. Совсем недавно ей становилось тепло на душе от одного только вида пышных сиреневых веток, от крика петуха Жоржика, породистого, лучшего в области, или от запаха свежей сдобы, которой ее баловала по утрам старшая дочь. А теперь это всего лишь бледные образы какой-то другой, чужой жизни. Впрочем, оставалась одна радость. Люсенька, то есть Лусия Филиппа — кучерявое кареглазое чудо двух лет. Пусть правнучка была вся в чужую, испанскую породу, Тамила Евгеньевна в Люсеньке души не чаяла.