— У моей соседки Колетты не было врагов, — продолжала она с налётом некой ностальгии. — Однажды она пошла к реке полоскать бельё и взяла с собой двухлетнего сына. Отвернулась на минуту, и мальчишка утонул. Его унесло течение. Ей некого было винить кроме себя. Её ребёнка не сожрали цыганки. Она сама не доглядела. В тот день она домой не вернулась. Боялась. Пряталась под мостом. Муж нашёл её и избил до смерти. А меня даже некому было убить. Мужа у меня не было. Думаю, Колетта встретилась со своим сыном. Она была праведной женщиной, хоть и небрежной и рассеянной. Чему удивляться? Муж её столько раз бил головой об стенку. Все соседи слышали шум, доносившийся из их хижины. Все мысли ей вышиб. Настрадалась Колетта при жизни. Верю, сейчас она счастлива. Увижу ли я свою малютку?
— Очень надеюсь на это, сударыня. Может даже в этой жизни. Поезжайте в Шелльский монастырь.
Видя, что она не собирается брать башмачок с его ладони, он спрятал его в карман камзола.
Большую часть дня он провёл на Ситэ, исследуя территорию вокруг собора и прилегающего к нему монастыря, пытаясь найти способ вывести Эсмеральду незаметно. Какое-то время он стоял на конечности мыса Террен. Там у самой воды шёл оплетённый дранкой полусгнивший частокол, за который цеплялись несколько чахлых лоз дикого винограда. В тени, отбрасываемой этим плетнем, можно было спрятать челнок. Ему не доводилось кататься в лодке по Сене, и он понятия не имел, каким сильным было течение в том месте. Одна мелкая ошибка могла погубить девушку. Не каждый день ему доводилось планировать побег.
Когда он вечером навестил Эсмеральду, она всё ещё спала. Чёрные волосы разметались по изголовью. Пустая бутылка из-под вина лежала у неё в ногах. Козочка бросилась к нему навстречу с тревожным блеянием. Квазимодо машинально погладил её между рожками. Джали была первым животным, которое ему удалось приласкать.
Стараясь не делать лишнего шума, он приблизился к ложу. Тыльной стороной руки, где кожа не слишком зароговела, он дотронулся до лба девушки. Она поморщилась во сне и перевернулась на другой бок. К счастью, она не проснулась и не увидела безобразного лица у себя над головой. Убедившись, что у неё не было жара, он наполнил её кружку водой.
В ту ночь он решил не возвращаться к себе на колокольню, a расположился на каменном полу рядом с кельей цыганки, точно повинуясь какому-то внутреннему голосу, который пытался предупредить его о возможной беде. Тот же самый голос посоветовал ему взять тесак с монастырской кухни. Собор жил своей жизнью и дышал своей каменной грудью. Ему были известны тайны всех, находящихся за его стенами. И собор разговаривал со своим самым преданным слугой.
Его разбудил пронзительный свист. Это был звук свистка, который он оставил девушке, на случай если ей бы вздумалось его позвать. Подскочив на ноги, он бросился в келью и при свете луны увидел как девушка отбивается от мужчины в чёрном. Ворон терзал белую голубку. Квазимодо видел широкие плечи и лысый затылок.
Не задумываясь, звонарь вонзил лезвие кухонного ножа в шею мужчины. Острые лопатки судорожно сошлись под чёрным плащом, и через секунду тело обмякло.
Задыхаясь, девушка растянулась на ложе, под тяжестью убитого, который лежал лицом вниз.
— Кровь не должна брызнуть на неё, — пробормотал глухой, — стащив тело с тюфяка.
На полу стремительно начала образовываться тёмная лужа.
Освободившись, девушка подтянула колени к груди, прижавшись спиной к стене. Казалось, она лишится сознания.
Квазимодо рывком поднял ей на ноги.
— Он причинил тебе боль? — спросил он её, встряхнув с непривычной резкостью, точно пытаясь вывести её из оцепенения.
Девушка в замешательстве покачала головой, не слишком убедительно.
— Кто он? — спросила она. — Ты знаешь его?
— Не знаю. Какой-то священник.
— Это тот самый монах-привидение, который преследует меня, травит меня. Из-за него меня осудили на смерть.
Не мешкая, Квазимодо сорвал чёрный плащ с убитого и набросил его на плечи Эсмеральды, скрыв её волосы под капюшоном.
— Спеши. Тебе надо уйти из города до рассвета. Заклинаю тебя, не губи себя. Не возвращайся к бродягам. Доберись до монастыря, как я тебе велел.
Крепко сжимая её кисть, точно боясь, что она вырвется, он повёл её из кельи. Девушка не сопротивлялась. Придерживая свободной рукой подол платья, она бежала за своим проводником. В самом низу башенной лестницы она вдруг остановилась, сражённая сознанием, что им предстояло расстаться. Сжав нескладную голову Квазимодо ладонями, она пронзила его расширенными зрачками.
— Бежим, — бормотала она, лаская его горячие виски. — Вдвоём. Мы отыщем место, где небо синее, солнце ярче, трава зеленее. Будем жить в глуши, как отшельники. Я забуду, как выглядят другие мужчины. Для меня никого не будет. Мы сольём души воедино…
Квазимодо притворился, что не понял её слов.
— Спеши, — повторил он, тряхнув её. — Пока не занялась заря. Тебя во тьме примут за монаха. Спеши, но… не беги. Сложи руки на груди, и опусти голову. Тебя примут за монаха.