Почти каменный (СИ)

Сняв со своей шеи крест, он надел его на Эсмеральду. На пороге боковой двери, цыганка в последний раз она прильнула к своему защитнику.

— Что будет с тобой теперь? Тебя ведь осудят.

Отбросив остатки стыда и страха, звонарь припал горячими, шершавыми губами к её руке, запечатлев в этом поцелуе смирение со своей судьбой, и вытолкнул девушку в тёплую майскую ночь.

Эсмеральда шла на цыпочках, чтобы казаться выше. Каждый шаг отдавался болью в повреждённой щиколотке. Наверное, ей предстояло до конца своих дней жить с этой болью. Следуя совету своего спасителя, она шла медленно, как человек, которому некуда было спешить, которого никто не преследовал. На своём запястье она ещё чувствовала тепло поцелуя, сожалея о том, что не успела ответить на него.

Расставшись с цыганкой, Квазимодо вытер испарину со лба и тяжёлым шагом поднялся на колокольню. Сложив руки, точно для молитвы, он наблюдал за фигурой в чёрном плаще, удалявшейся от собора. Когда фигура исчезла из виду, мысли его обратились к архидьякону, чьё тело стыло на полу кельи. Рыдания всколыхнули его грудь.

— Вот всё, что я любил.

========== Глава 6. Шелльский монастырь ==========

Нет ничего утомительнее необходимости скрывать болезнь. Катрин Линье знала это, как никто другой. Проклятый кашель сидел в груди с самой зимы и не отступал. Горячие отвары не помогали. Ей становилось тошно от одного вида глиняного горшка с тёмной жидкостью. Тем не менее, настоятельница не жаловалась. Она не хотела волновать тех, кто любил её, и давать повод для радости своим недоброжелателям. У неё хватало и тех, и других. Такие блага как покой и тишина были для обычных монахинь, не для настоятельницы. Точно губка, она впитывала в себя вражду извне, чтобы её остальные сёстры во Христе могли спокойно молиться.

Это былa высокая, гибкая гасконка лет тридцати пяти с бледной, ещё достаточно свежей кожей и серыми глазами. Гаскония достаточно долго находилась во власти англичан, и в родословной Катрин смешались французские и саксонские линии. Она говорила на четырёх языках, как и полагалось женщине из знатной семьи, играла на лютне и писала музыку. Однако её главной страстью была медицина. Для этого она переворошила целую кучу работ врачей-современников. Время от времени случались события, которые отвлекали её от науки. Неожиданные визиты нарушали привычное течение монастырской жизни.

Как-то майским вечером 1482 года она сидела в своём кабинете, расположенном напротив зала для переписки книг. Перед ней стояла запыхавшаяся девушка с растрёпанными чёрными кудрями, в заляпанном грязью белом платье. Эта девушка пришла пешком из Парижа, проделав путь длиной в двадцать пять миль, избегая людских взоров, питаясь ягодами и лесными яблоками. Только что она поведала ей ужасную историю, в которой фигурировали чёрных монах, королевский прокурор и палач.

— Луи совершенно не следит за своими людьми, — проговорила Катрин, дрожа от возмущения. — Ему удобнее на всё закрывать глаза. Ты уже третья девушка за год, которая прибегает ко мне из Парижа, моля о защите. Священнослужители доводят юных горожанок то исступления! Преследуют, угрожают. И вытворяют это не желторотые юнцы, которые недавно окончили богословский факультет, а вполне зрелые мужчины за тридцать. С возрастом и саном приходит чувство безнаказанности. Как хоть его зовут?

— Кого?

— Твоего гонителя, несчастное моё дитя. Посмотри на себя! На тебе лица нет. Сядь же в кресло. Это не допрос. Тебе известна его фамилия? Витери, Шампендаль, Демулен?

— Понятия не имею, сударыня, — призналась Эсмеральда. — Чёрный, гнусный монах-привидение. Он точно тень скользил за мной по улицам.

— Хорошо, не будем об этом говорить. Я вижу, что ты не готова обсуждать то, что заставило тебя покинуть Париж. Успокойся, согрейся, и потом поговорим, — видя, что гостья едва держится на ногах, Катрин встала из-за стола и, мягко положив руки ей на плечи, усадила в кресло перед камином. Настоятельница тихо ахнула, когда её взгляд скользнул по свежему рубцу на щиколотки девушки. Не нужно было никаких вопросов. Было видно, что это не укус собаки, и не случайный удар колеса телеги. — Я бы написала письмо кардиналу. Если бы я была моложе, я бы так и сделала. Когда-то я была исполнена веры в человеческое правосудие. Но я знаю, что от этого не будет толка. Кардинал и епископ только посмеются. Глупо ожидать целомудрия от старшего духовенства. Мужчина остаётся мужчиной, даже в сутане.

Слова настоятельницы обернулись потрясением для девушки, которая всё ещё воспринимала церковь как нечто грозное и таинственное. Катрин говорила о мерзких похождениях парижских священников как о чём-то обыденном. Ей были известны имена самых выдающихся развратников. Значит, она, Эсмеральда, не была единственной жертвой монашеской похоти?

— По словам звонаря, — сказала девушка, — в соборе Богоматери есть один достойный человек, его господин. Быть может, мне стоило попросить его о помощи? Он бы за меня заступился.

Катрин перекрестилась, и на мгновение её гладкое лицо просияло благоговением.