Читаем Почти идеальный герой полностью

Почти идеальный герой

Гопник по имени Филипп кивнул на лежащие на столе перед Бердяевым баллончики с краской, птичьи перья, дохлую крысу в полиэтиленовом пакетике и книжку «Мексиканские племена. Правда и вымысел». Все это богатство обнаружилось в багажнике «Гранты». Что прямо говорило о причастности задержанных к тайному обществу сатанистов, уродующих стены районных домов.

Удрать с места аварии последние не смогли. И не потому, что потеряли ориентацию вследствие удара. Стали обсуждать, во сколько встанет ремонт тачки.

— А потом баба меня за волосы схватила, я с дороги и слетел.

— Девушка.

— Не, девушки так не хватают.

— Ладно… И зачем вам эти причиндалы? Вы реально сатанисты?

Гопник Филипп замялся, словно монашка в мужской тюремной камере.

— Батя… Попросил.

— То есть, батя — сатанист?

— Нет… Он мастер жилконторы…

Да, точно. Фамилия Филиппа показалась бдительному оперу знакомой. Конечно, такую же носил мастер, заявлявший о глумлении над стенами.

— И зачем ему это?

— Так… Стену же перекрашивать надо. Краску покупать.

— И что?

— Так он у мамы покупает… У нее магазин. А сатанистов мы не любим. Кошка уже дохлая была.

— Какая кошка?

— Ну… голову у которой отрезали.

Ну все понятно. Маленький семейный бизнес по распилу городского бюджета. Но теперь, собственно, главный вопрос.

— Красавина знаешь?

Мотя, хоть и получил травму головы, уже сообразил, что ответ будет отрицательным. Где «Порш», а где «Гранта»?

— Не-е-е… Это кто?

Жаль. Такая операция — и коту дохлому под хвост. Хорошо хоть палку за порчу имущества срубили.

У пресс-службы на этот счет было иное мнение. Тем же вечером по центральному городскому каналу прошел сюжет о том, как капитан полиции Матвей Бердяев, доверенное лицо Ильи Викторовича Алмазова, рискуя жизнью, пресек деятельность секты сатанистов, планировавших человеческие жертвоприношения. В секту входило около двадцати человек, ими была осквернена церковь и совершена масса других преступлений. Текст сопровождался картинкой с камер видеонаблюдения, где храбрый герой висел на капоте главаря секты некоего Филиппа Еропкина, ранее судимого вурдалака.

И снова соцсети с лайками и комментариями. Кое-кто на полном серьезе предлагал назвать именем Бердяева улицу. Косвенно такое развитие событий сказалось и на Алмазове — его рейтинг скакнул вверх, и он уже опережал действующего губернатора на пару процентов.

Но самое забавное, что в полицию добровольно пришел мажор Красавин, пробивший через сети, что Татьяна общается с самим Бердяевым. И от греха подальше признался в наезде на пенсионера. Испугался он не закона и не Мотю, а его покровителя Илью Викторовича. Видимо, папа объяснил сынку, кто это такой и что он может.

Копилка подвигов наполнялась.

У самого героя тем же вечером на квартире состоялся серьезный разговор с женщиной, ради которой он прыгнул на капот.

— Таня… Что случилось? Мы ж договорились — пить для блезиру.

— Извини… Наверно, это алкоголизм. Я пью с пятнадцати. У нас там все пили, иначе не выжить. Поэтому, если вижу рюмку, удержаться не могу. Как можно пить понарошку? Я все делаю по-настоящему. Ходила к наркологу, но он сказал — поздно…

— ?

— Ладно, шучу… Выпила и выпила. Нашло что-то… Толю все равно не вернуть. Ну найдем уродов, получат лет по пять, а через год выйдут. Вот и вся справедливость.

— А зачем в маши…

Татьяна жестко перебила.

— Давай без допросов? Надоело.

Она резко толкнула Мотю на тахту, навалилась сверху и заткнула его рот силовым поцелуем.

Сиамский кошак, замерев, наблюдал за происходящим, но когда в него прилетел бюстгальтер, предпочел уйти на кухню от греха подальше. Потому как грех был славный.

…Утром зашла бедная Эльвира. С темными кругами под глазами и запахом вульгарных духов, плохо заглушавших перегарный выхлоп.

— Привет, Моть… В общем… Стас согласен.

— На что?

— На харассмент… Один раз.

Эльвира опустила глазки в пол и покраснела, словно комсомолка в секс-шопе. А Матвей посмотрел на нее, как продавец этого шопа.

— Не понял. Он же у тебя ревнивый.

— Так-то да. Но у него сейчас шанс в сборную попасть… А с судимостью кто ж возьмет? Моть… А ты… Не обидишься? Там же ничего личного.

— А сама-то как думаешь?

— То есть… Ты меня любишь?

— Эль… Вы со Стасом совсем спятили? Какой, на хрен, харассмент?! Тебя Панфил оттрахает, но дело не прекратит! Я его знаю!

Матвей понял, что отговаривать Эльвиру, ссылаясь на мораль, бесполезно. А так, возможно, убедит.

— Ой… А что же делать?