Мы простояли там минуты три. Хани тепло и сухо – она в коляске под непромокаемым чехлом, а мне сыро и холодно – я без зонта, и ветер заносит струи дождя под навес. И тут я замечаю, что к нам идет мужчина. Идет вразвалочку, на нем спортивные штаны в духе восьмидесятых, с двумя яркими полосками по бокам, огромная черная толстовка с капюшоном и каким-то непонятным логотипом и черная шапочка, как будто сооруженная из колготок, – такие любят носить подростки-негры. Прямо как Али Джи, и, конечно, непременно в черных очках, хотя на улице дождь.
Призрак Али Джи останавливается у двери и выуживает из кармана штанов ключ. Это может означать только одно: если у Луизы квартира А, то у него – квартира Б. То есть он мог бы нас впустить в подъезд. И уж лучше сидеть в сухом подъезде, чем тонуть здесь. Поэтому я выскакиваю из-под навеса:
– Простите...
– Йо, – отвечает мужчина.
– Вы тут живете?
– Йе.
– Меня пригласила в гости ваша соседка Луиза...
– А, ага.
– Но, видите ли, ее еще нет дома, – я показываю на небо, – а мы уже промокли до нитки.
– Ага, – снова говорит он, вставляя ключ в замок.
Штаны у него какие-то странные.
– Вот я и подумала, может, вы нас впустите в подъезд? Мы бы подождали Луизу там.
Он оглядывает меня с ног до головы тем же взглядом, что Марджори, только малость добрее.
– Реально. Входите. – Теперь он изъясняется на почти нормальном языке.
– Спасибо, – говорю я, когда он помогает мне затащить коляску в подъезд через узкую дверь. Хани крепко спит.
– Тут сухо. Чайку? – спрашивает он. – Я как раз собирался заварить себе свежего.
– Вы так добры. Спасибо, не откажусь, если вас это не затруднит.
– А ребенок?
– Я оставлю ее тут. Она спит, да и здесь, как мне кажется, безопасно.
– Наверх, – произносит он и поднимается по лестнице.
– Кстати, меня зовут Стелла, – говорю я, следуя за ним.
– Янг-Ца, – представляется он в ответ. Не поняла, наверняка ослышалась.
– Простите. – Мы подходим к его двери, которая раскрашена под камуфляж. Занятно. – Я не расслышала вашего имени.
Он уже снял свои очки, и, хотя в коридоре темно, я вполне могу разглядеть, что лицо у него вовсе не азиатское. Я точно ослышалась.
– Янг-Ца, – повторяет он.
– А, понятно, – улыбаюсь я.
– Я-н-г-с-т-а, – произносит он по буквам.
– Боже мой, как необычно, – восклицаю я, как курица-Фелисити.
– Диджей, – говорит он так, словно этим все объясняется. – М. С. Янгста. Слышали?
– Простите, нет. Я больше слушаю не музыкальное радио, знаете, а новости, спектакли, – извиняющимся тоном отвечаю я. – Последний раз была на дискотеке лет пятнадцать назад.
– А я давно диджею.
– Круто, – говорю я, – наверное, это интересно.
– Да, зашибись, – отвечает он, распахивая дверь. – Вот мы и дома.
У Янгсты все стены в квартире завешаны флайерами и постерами с его именем. Похоже, он большая знаменитость – от Кингс-Кросс до Ибицы и Айанапы. Я никогда особенно не интересовалась диджеями. Для меня они – явление молодежное, а себя я к молодежи давно не отношу. Хотя иногда натыкаюсь на их музыку, переключаясь на спутниковые каналы. Я люблю АББА и всякую попсу, Кайли Миноуг например. Сказав, что слушаю по радио только новости, я слукавила – у меня бывают приступы ностальгии, когда я включаю радио-ретро и вслух подпеваю хитам былых лет. (Раньше меня это несколько удручало, но потом я смирилась – что же делать, если современный рейв вызывает у меня головную боль и депрессию.)
– Обычный, “эрл грей” или ромашковый? – спрашивает Янгста, чем несколько меня удивляет.
– Обычный, пожалуйста, с молоком и без сахара.
Пока он возится с чайником, я разглядываю комнату. Все в серо-бежевых тонах, более современная версия логова Купера. Стиль возрожденных семидесятых: диваны с замшевой обивкой, воловья шкура на черном полу и куча всяких безделушек по всей комнате. Дальняя стена заставлена виниловыми пластинками и вертушками. В пепельнице окурки косяков, на полу разбросаны носки. В комнате царит характерный холостяцкий беспорядок, но все выдает, что ее хозяин – человек стиля.
– Вот. – Янгста появляется в дверях с двумя дымящимися кружками.
– Спасибо. Простите за беспокойство. Я уверена, что Луиза скоро вернется, так что, если у вас есть дела, можете с чистой совестью выставить меня за дверь.
– Не-а, – говорит он, скидывая кроссовки и растягиваясь на диване. – Я только проснулся и до вечера абсолютно свободен.