Почему ты меня не хочешь?

– Правда? – спрашивает Руперт с неподдельным интересом. – Хм, а где учат этим самым хитрым приемам? Я бы тоже не прочь пополнить свой багаж.

– Не знаю, наверное, по книжкам. Или в публичных домах. В идеале – на богатом собственном опыте. Или просто надо иметь врожденный талант к неукротимому, бурному сексу. Кстати, о птичках – как у тебя дела на личном фронте?

– Не надо так злиться и воспринимать все в штыки. Не я же переспал с дедулей.

– Я спросила о твоей личной жизни.

– Да вроде все налаживается. Я тебе поэтому и звоню.

– Да?

– Хотел попроситься к тебе на пару дней. У меня тут одно свидание наклевывается. Пустишь?

– Конечно. А не слишком ли далеко ты собрался на свидание? В Шотландии встретиться не с кем? И кто она?

– Она живет в Лондоне. Зовут Крессида, работает гувернанткой. Познакомился с ней на свадьбе у кузена – помнишь Гарри? Согласись, как-то неудобно просить ее тащиться через всю страну, чтобы поужинать со мной.

– Ой, Руперт, я только что вспомнила. Папа приезжает в пятницу на пару дней. Ничего? Вам обоим в доме места хватит, если ты не против пожить с ним под одной крышей.

Руперт относится к моему родителю с большим подозрением. Он уверен, что папа к нему неравнодушен. Хотя, насколько мне известно, объективных доказательств тому нет.

– Ничего страшного. Он может научить меня паре-тройке хитрых трюков, старушка Джин Мэри.

– Его зовут не Джин Мэри, придурок. Он – мой отец, Руперт, так что, пожалуйста, прояви хоть немного уважения. Мог бы хоть имя его произнести правильно.

– Прости, сила привычки. Большое спасибо, Стелла, что согласилась меня принять. Я приеду к вам в пятницу ближе к вечернему чаю. Ты только не оставляй меня с ним наедине.

– Вообще-то у меня планы на вечер пятницы, так что тебе придется остаться с ним наедине. Так тебе и надо. Увидимся. И не забудь помыться.

(Как я заметила на собственном опыте, англичане его класса – а Руперт не из бедняков – не слишком дружны с мылом и мочалкой. Когда мы с Рупертом были женаты, я все время просила его помыться, а он никогда не мылся. От него пахло псиной и мокрой шерстью, а это не самые романтичные и приятные запахи на свете.)

– О боже. Перспектива устрашающая, но, похоже, выбора у меня нет. Ладно, постараюсь не отрываться от стены и беречь свои тылы. Пока, дорогая. Не сердись. И поздравляю, что подцепила Купера.

Клянусь, я слышала, как он прыснул со смеху, прежде чем положил трубку.

Тремя днями позже мне позвонили из благотворительной организации, которая развозит горячие обеды старикам и инвалидам, – якобы я подавала туда заявление, желая внести свой вклад. Они сказали, что в Кэмдене, пригороде Лондона, есть люди, которым очень нужна моя помощь, и предложили встретиться с начальником районного подразделения. Я в затруднении. Но тут почтальон принес открытку от Руперта: “Я придумал отличный способ совместить две твои любимые вещи: стариков и еду. Увидимся в пятницу. С любовью, Р.”

Хорошо снова иметь личную жизнь, но плохо, когда она смешна и нелепа.

7

Уже четверг. Это означает одно.

– Ой, куошки, – говорит Хани.

Да, сегодня мы идем в “Милые крошки”. Но все не так страшно, потому что после детсада мы отправимся в гости к Луизе на ланч – ложка меда в бочке дегтя. Поскольку все мамаши в детском саду стараются одеваться как можно страшнее, сегодня я сделаю то же самое. Может, если мы все будем выглядеть одинаково ужасно, их сердца смягчатся. Я чувствую себя предательницей по отношению к Луизе – ведь она в прошлый раз была в нарядном бледно-розовом кашемировом костюме. Но придется чем-то жертвовать: не могу же я три дня в неделю жить в кошмаре, я должна вписаться в этот “кружок грязнуль” во что бы то ни стало.

И вот она я – одета так, что глаза режет. Футболка, вся в пятнах – ее забыл у нас один из неряшливых друзей Доминика, и после стирки она лежала у меня на дне ящика для колготок. Футболка коричневая, но не благородного каштанового или шоколадного оттенка, а цвета детской неожиданности. На ней круглые оранжево-рыжие разводы с белесыми точками, весьма напоминающими птичий помет. Удивительно позорная вещь – как будто ее делал слепец, когда над ним пролетала стая голубей.

Но и это еще не все. Поверх футболки я напялила огромный джинсовый комбинезон с широченными лямками. Раньше его носил Фрэнк – в качестве рабочей одежды, но даже он отказался от этого уродства. Штанины у комбинезона такие длинные, что мне пришлось их закатать, и еще они все заляпаны краской цвета коровьего навоза, так что можно подумать, будто я валялась в хлеву. Дабы придать образу завершенность, я надеваю замызганные грязные сандалии, в которых копаюсь на грядках, взлохмачиваю волосы, мажу губы блеском, намеренно не душусь и сбегаю вниз.

– Иии... – говорит Хани, что на ее примитивном наречии означает “ужас, ну и видок”.

– Знаю, – шепчу я, приглаживая ей кудряшки. – Это маскировка. Пойдем?

– Аида, – соглашается Хани, и мы выходим из дома.