Почему маму всё достало

– Вовсе нет! – воскликнул Саймон. – Я хочу это сделать, чтобы тебе было приятно и чтобы нашим детям было хорошо. Я все еще забочусь о вас, Эллен. Он положил свою ладонь на мою руку. Я промычала что-то невнятное, оттянула свою руку и тут же пошла пятнами, потому что на телефон пришло сообщение от Джека.

Надеюсь, ладошки у географа не потные;-) хх

– Кто это? – спросил Саймон. – И почему ты покраснела?

– Никто! – соврала я. – Какая-то страховая компания, опять хочет мне что-то предложить.

Телефон завибрировал, и на экране появился номер Натальи. Я подняла трубку, такое облегчение поменять тему разговора, хотя это я должна была позвонить отцу и Наталье. Но эта моя провинность не шла ни в какое сравнение с тем, что я ощущала себя падшей женщиной с пылающим клеймом алой буквы на груди, потому что получала сообщения от одного мужчины, в то время как завтракала с другим, который вообще не должен был находиться в этом месте в это время.

– Наталья! Привет! – радостно затрещала я в трубку. – Как вы там? Все собиралась позвонить.

Наталья издала странный звук, а потом тусклым голосом, совсем непохожим на ее обычно резкий тон, спросила: «Эллен, рядом с тобой кто-нибудь есть? Кроме детей?»

Вот блин. Как она догадалась? Она меня осуждает? Да нет, с чего бы это. Она сама замужем за исправившимся бабником, у которого в жизни женщин было больше, чем званых обедов. Ох ты ж господи, может быть, эти повадки у меня от моего отца?

– Эээ, Саймон вот недавно зашел, – осторожно ответила я.

– Хорошо, это хорошо, потому что я не хочу, чтобы ты одна была сейчас. Эллен, я в больнице. У твоего отца был удар. Врачи полагают, что это обширный инсульт и все очень серьезно. Тебе надо приехать сюда, Эллен.

– Папа? – в смятении я не могла ничего сказать. – Должно быть, это ошибка. Он поправится, он никогда в жизни не болел…

– Эллен, тебе надо приехать попрощаться, – мягко прервала меня Наталья.

Трубка выпала у меня из рук.

После этого я была как в тумане. Откуда-то доносились странные хлюпанья, оказалось, что это я издавала такие жуткие звуки. Саймон подхватил трубку и стал спрашивать у Натальи, в какой больнице, потом позвонил детям, отвез меня к Ханне забрать детей, как ни странно, они были наготове и выскочили оттуда прямиком в машину, а я не могла ни с кем разговаривать, даже Ханне ничего не сказала, и потом мы все очень долго ехали в больницу.

– Дедушка умирает? – с побледневшим лицом шепотом спросила Джейн.

Я открыла было рот, чтобы заверить ее, что конечно же нет, такого не случится, в больнице ему делают все, что нужно, но вместо этого разрыдалась.

Вмешался Саймон.

– Судя по тому, что сказала Наталья, скорее всего, так оно и есть, милая. Это очень печально. Вам всем надо сейчас собраться с духом: тебе, Питеру и маме.

Питер ничего не сказал, просто отвернулся и уставился в окно, прикусив нижнюю губу.

Мы приехали в больницу, Саймон высадил нас у входа, а сам отправился узнавать, где ему припарковать машину, потому что в современных больницах все так бесчеловечно устроено: если вам довелось приехать в больницу с какой бы то ни было целью, местная администрация и не подумает, что у вас и так достаточно причин волноваться, поэтому вы должны объехать весь больничный комплекс по улочке с односторонним движением, чтобы найти единственное свободное место на парковке в пяти километрах от самой больницы.

Мы с детьми в это время мчались вдоль бесконечного коридора, их так много и они такие длинные, выкрашенные в этот непонятный бежевый цвет, который можно встретить только в старых больницах. Не знаю, что более отталкивающе действует: эта бежевая краска на стенах старых викторианских зданий или резкий белый свет ламп в более современных пристройках.

Наталья сидела у постели отца. Увидев ее одинокую фигуру, я вдруг осознала, скольким она пожертвовала, чтобы быть с моим отцом, – она ведь намного моложе его, оставила свою семью и друзей в другой стране, чтобы посвятить жизнь человеку, который ей в отцы годился.

Когда мы вошли, она оглянулась и встала. Глаза у нее были красными от слез, а лицо смертельно бледным. «Какое банальное сравнение», – истерично пронеслось у меня в голове, когда я переводила взгляд с Натальи на отца, неподвижно лежавшего в кровати. Умирал-то ведь он, но его лицо не было мертвенно-бледным, а скорее, серовато-синюшным. Тут же в мозгу лихорадочно пронесся вопрос: а есть ли в магазине красок такой оттенок и как он может называться?

– Я оставлю вас с ним наедине, – хрипло сказала Наталья. Она уже все свои слезы выплакала и пыталась держаться перед нами.

– Нет, Наталья, – сказала я. – Не уходи. Конечно, мы хотим попрощаться, но ты не уходи, не надо тебе одной уходить. Подожди, сейчас Саймон придет. Он паркует машину, он придет, побудет с тобой.

Саймон зашел и спросил, хочет ли кто-нибудь чаю. Наталья грустно рассмеялась.

– Британцы. Чай. Вечно этот ваш чай. На все случаи жизни. Я бы водки выпила. Но давайте пить чай.

– Ты и правда хочешь водки? – спросил Саймон.