Почему исповедуются короли

Рэдклифф на минуту замолчал, опустив взгляд на бокал, который вертел в руках. Он до сих пор был привлекательным мужчиной с широкой, обаятельной улыбкой. Но, присмотревшись, можно было заметить, что годы разгульной жизни уже начинают оставлять на его внешности предательские отметины, огрубляя кожу и делая дряблыми мышцы пока еще подтянутой фигуры.

– Что вы можете сказать о Пельтане? Говорите, ваша супруга знала его еще в Париже?

Лорд Питер словно очнулся от глубокой задумчивости.

– Да, знала. Они росли по соседству на Иль-де-ла-Сите. Его отец и сейчас известный врач то ли в Отель-Дьё[20], то ли в другом подобном заведении.

– Вот как?

Рэдклифф нахмурился.

– Припоминаю, ходили слухи о причастности его отца к какому-то шумному делу, но это было давно. Что-то, связанное с королевской семьей и временами Террора. Точно не скажу.

– А какими были политические пристрастия Дамиона Пельтана?

– Политические? – Рэдклифф покачал головой. – У меня сложилось впечатление, что он не интересовался политикой. Его единственной страстью была медицина.

Себастьяну показалось весьма странным, что человек, не интересующийся политикой, присоединился к дипломатической делегации, пусть даже в качестве врача. Но он только осведомился:

– Когда вы видели его в последний раз?

Рэдклифф нарочито медленно отпил глоток бренди, словно тщательно обдумывая ответ.

– Доподлинно не припомню. Пожалуй, неделю назад. А может, и больше.

– Не вечером прошлого четверга? – переспросил Себастьян, думая о неизвестных мужчине и женщине, посетивших Пельтана в гостинице перед самой его гибелью.

Лорд Питер застыл, не донеся бокал до стола. От его добродушного дружелюбия не осталось и следа, лицо приняло упрямое и смутно недовольное выражение.

– Нет, не вечером четверга. Вечер прошлого четверга я провел дома наедине с женой.

– И всю ночь?

– Да, черт подери!

Вытянув ноги, Себастьян скрестил их в лодыжках.

– Вы упомянули, что посетили отпевание Пельтана по просьбе супруги. Она расстроена его смертью?

– Естественно, расстроена. А чего вы ожидали? Они были давнишними друзьями.

– Тем не менее, побывав на похоронах друга детства вашей жены, вы не сочли необходимым вернуться домой и утешить ее?

Щеки Рэдклиффа пошли пятнами сердитого румянца.

– Дьявольщина, на что вы намекаете?

– Вы, случайно, не слышали, как именно был убит Дамион Пельтан?

На лицо лорда Питера наползла легкая настороженность.

– Я думал, его ударили дубинкой. Разве не так обычно действуют грабители?

– На самом деле, доктора закололи ударом кинжала в спину. А затем убийца – или убийцы – оттащил тело в грязный проулок и вырезал сердце.

Что-то вспыхнуло в глазах Рэдклиффа и быстро спряталось за прикрытыми веками.

Себастьян пристально наблюдал за собеседником.

– У вас нет никаких предположений, почему с Пельтаном захотели расправиться именно таким образом? Вырвать сердце из груди – весьма символично, вам не кажется?

На один ожесточенный миг их взгляды скрестились.

Затем Рэдклифф со стуком поставил недопитое бренди на стол и стремительно покинул кофейню. Янтарная жидкость в бокале какое-то время яростно плескалась, пока наконец не замерла.

          * * * * * * * *

Когда Себастьян спустя полчаса заехал на Тауэр-Хилл, Пол Гибсон сидел на деревянном стуле у постели Александри Соваж, опершись локтями на расставленные колени и уткнувшись подбородком в ладони. Рядом на столе, темном от расплескавшейся воды, стояла миска с тряпицей. При появлении друга хирург вскинул голову, но не поднялся. Раненая лежала в постели пугающе недвижимо, с закрытыми глазами. Испарина блестела на ее бледном лбу и увлажняла до темноты огненно-рыжие завитки на висках.

– Как она? – негромко спросил Себастьян.

Гибсон мотнул головой и длинно, утомленно выдохнул:

– В горячке. Боюсь, жар усиливается.

– Это из-за переохлаждения в ночь убийства? Или из-за раны?

– Сложно определить. – Пол откинул с лица растрепанные волосы, затем сцепил пальцы на затылке и выгнул спину, потягиваясь. – Я попросил коллегу из больницы Святого Варфоломея, доктора Лохана, заехать и осмотреть ее. Он хотел пустить ей кровь, дать слабительное и сделать прижигание – стандартный арсенал «героической» медицины[21].

– И ты позволил?

– Нет. Клянусь, я видел больше мужчин, убитых кровопусканием и слабительным, чем ядрами и пулями. Так что я поблагодарил его за совет и выпроводил за дверь. Но с тех пор сижу здесь и мучаюсь раздумьями, не следовало ли дать Лохану хотя бы попробовать. В смысле, я ведь простой хирург[22]. Могу выправить сломанную руку, отпилить изувеченную ногу или, если пациент рисковый, даже извлечь камень из почки. Но я не врач. Я не учился ни в Оксфорде, ни в Кембридже; моя латынь ужасна, греческий и вовсе ничтожен, а попытавшись единственный раз почитать труды Галена[23], я сдался через несколько страниц. Кто я такой, чтобы подвергать сомнению медицинскую традицию, практикуемую более тысячи лет?

– По-моему, ты принижаешь себя. Тебе известно о человеческом теле больше, чем любому из врачей, которые мне попадались.