Побратимы

Обкомовцы собрались в землянке обсудить план дальнейших действий. Решали: кого из представителей обкома послать в города и районы — предупреждать патриотов, организовывать удары из подполья. Прочитал Петр Романович и то письмо, которое приготовил для отправки на Большую землю Крымскому обкому партии. Сообщив о новых планах немецкого командования, он делает вывод: «Нам казалось, что при сложившейся обстановке на фронтах в Крыму противник не будет отрывать войска с фронта для борьбы с партизанами. Оказывается, противник оценивает нас выше и „уважает“ больше, чем мы сами предполагали. Он оценивает партизанское движение в Крыму в данный период как третий фронт на Крымском полуострове».[90]

Все, о чем говорили в командирской землянке, вылилось в боевые дела. Бои за спасение сел загремели с новой силой. Гремят они и под Тернаиром и под Новоивановкой. Несколько дней подряд там воюют партизаны отряда Саковича. Поздно вечером от него прискакал верховой. «Отогнали фашистов, но пять домов все-таки они подожгли», — пишет Сакович.

— А комиссара Саковичу мы еще вчера должны были подобрать. Что же это политотдел медлит? — напоминает Ямпольский.

Да. Комиссар отряду нужен. Но его у нас пока нет…

В двадцать три тридцать на аэродром приземлились два советских самолета. Они доставили пассажиров, боезапас, медикаменты, взяли раненых и улетели.

Часа через два в политотдельский шалаш явился новичок — среднего роста, коренастый, на нем новенькая форма офицера флота, автомат, вещмешок.

— Товарищ начальник политотдела, докладываю: прибыл в ваше распоряжение, Лапкин…

— Василий!

— Николай!

Безбожно ломаем военный ритуал и, обнимаясь, радуемся, как дети.

Лапкин — мой старый друг, комсомолец с двадцать четвертого года. Опытный партийный работник. Секретарь цеховой парторганизации рудника, потом вожак коммунистов железорудного комбината в Камыш-Буруне. В последние предвоенные годы — в Ак-Мечети секретарь сельского райкома. А на фронте — заместитель секретаря парткомиссии дивизии. И ко всему этому — участник обороны Севастополя, герой высадки морского десанта на Малую землю под Новороссийском. Два ранения, контузия. Ордена Красного Знамени и Отечественной войны. Шесть медалей.

Расспрашиваю Василия о житье-бытье, а сам радуюсь: ведь лучшего комиссара для отряда Саковича не найти!

— Ну вот что, Василий. С этой минуты ты — комиссар девятнадцатого партизанского отряда. В отряде все новички, с месячным стажем. Только командир Яков Сакович — уже два года тут. Да и ты не новичок — ни в работе с людьми, ни в военном деле. Ясно?

— Предельно ясно.

— Отряд ведет бой с танками врага. На рассвете будет новая схватка за село Тернаир. Стало быть, комиссару в отряде надо быть ко времени…

На следующий вечер партизаны снова ожидают крылатых друзей — летчиков: кто пришел получать оружие прямо с аэродрома, кто привел раненых.

Среди раненых — старик Калмыков и девочка Нина Скопина. Немцев они не били. Танков не подрывали. Но имена их известны лесу.

Когда в село Фриденталь ворвались фашисты, они согнали жителей во двор общинной управы. Здесь, вырывая из толпы по одному человеку, вталкивали людей в помещение и расстреливали. Жертв фашистского террора было тридцать шесть — старики, женщины, дети.

Нина Скопина, пятнадцатилетняя девочка, оказалась последней в той очереди за смертью; последней вошла в помещение, заваленное трупами и залитое кровью; последняя свалилась под ударами пуль на гору трупов, но не умерла, а почувствовала жгучую боль и удушье от дыма; чуть живая ползала по окровавленному полу, была в дымоходной трубе и, наконец, вылезла во двор горящего села…

Нину нашли без чувств у колодца и привезли в лес. Чудом выжил и семидесятидвухлетний дед Федор Калмыков, которому фашисты прострелили лицо. Его тоже доставили к нам. Лечили их в партизанском лагере. Теперь вывели из шокового состояния и эвакуируют на Большую землю…

В половине одиннадцатого ночи небо оживилось знакомым рокотом моторов наших ЛИ-2. На площадке забегали стартовики. Запылали костры. А самолеты сделали разворот и полетели на восток. Либо сигнал им дали новый, а к нам предупреждение не поспело, либо немцы спугнули чем-то.

Аэродромникам ничего не остается, как ждать: может, разберутся и прилетят вторым рейсом. Ожидание становится тягостным, прежде всего для тех, кто лежит на носилках. И особенно для тяжело раненых старика и девочки.

— Отправить бы хоть их. С сердца свалилась бы целая гора, — тяжко вздыхает кто- то у соседнего костра.

А в это время подходит новая группа санитаров, на землю опускаются носилки.

— Из какого отряда, хлопцы? Кого принесли?

— Из девятнадцатого. Комиссара Лапкина. Еще одна боевая страница, новая человеческая трагедия, еще один подвиг…

Василий Лапкин и Леня Ребров, симферопольский комсомолец, связной 19-го отряда, решили пробраться в отряд во что бы то ни стало. С боем, но поспеть ко времени.

Пошли.

…Плотный ружейный залп ударил в упор. Лапкин и Ребров упали, как скошенные.

А там, откуда стреляли, послышалось:

— Хальт! Хальт! Рус, сдавайс!

Заскрипели на снегу быстрые шаги.