Побратимы

Отпустив комсомольца, Мозгов находит Саковича. Вместе с ним собирает бойцов и бегом — к школе. Там еще шумит стрельба. Партизаны Сороки и Белко продолжают атаковать.

Подступы к школам взяты. Занято здание старой школы. А у новой школы бой еще жарче. Немецкие пулеметчики, долго державшиеся в окопах перед фасадом школы, отступили. Они пытались втащить пулеметы в здание, но, попав под партизанские пули, бросили их у порога. После этого гитлеровцы забаррикадировались в здании и стали отстреливаться из окон, с чердака и даже с крыши, выигрывая время. Подкрепление может появиться из Симферополя, Карасубазара, из степных районов. Поэтому партизаны спешат. Взяв первый этаж, они штурмуют каждый марш лестницы. Вот начштаба Шаров с группой Григория Харченко ворвался на второй этаж. Бьются за каждую комнату…

А в других участках села сопротивление врага уже сломлено. Гитлеровцы бросились наутек.

Но вот отгремели последние выстрелы. Позади новой школы, на немецком складе боеприпасов, последний раз со страшной силой грохнул взрыв, и в село возвратилась тишина — напряженная, полная неостывших боевых страстей.

Федор Федоренко засекает время: четыре часа ночи.

— Будем кончать! — говорит он Степанову. — Рассвет уже близко, а до лесу шагать и шагать.

Две зеленые ракеты, взлетев с КП, сообщают партизанам приказ: «Отход».

Операция закончилась, но партизаны еще живут боем.

— Как я промазал!.. — горько сожалеет Ваня Кулявин, шагая в колонне партизан. — Четыре раза выстрелил, а он, гад, удрал. Вот мазила! Не могу простить себе!

— А может, он сгоряча бежал, уже подбитый? — успокаивает кто-то.

Речь идет о Райхерте, военном коменданте. У вожака зуйских комсомольцев Вани Кулявина свой особый счет с ним. Ваня помнил этот счет, когда бывал в разведке. Все разузнал о Райхерте, все прикинул: в какой комнате спит, через какое окно удирать будет, откуда удобнее бить. Рвался к его окну, но не застал. А возле комендатуры счастье на миг улыбнулось. Райхерт выпрыгнул как раз из того окна, какое Кулявин держал под обстрелом. И вот, на тебе, промазал…

В другой колонне свое:

— А ты, Рудольф, колько гранат загодив [86] на школу?

— Колько дала скупина, колько и загодив.

За селом Нейзац догнали повозку.

— Кого везете, друзья?

— Людмилу Крылову.

— Что случилось, из сил выбилась Люда? Или ногу натерла?

Молчание.

— Чего молчите?

— Ранена она, товарищ командир бригады. В живот… По всему видно — не жилец больше…

— Люда?!

Натужно дышат кони. Скрипит повозка. Под плащ-палаткой лежит раненая. Партизаны шагают молча. Только что они смело бросались в огонь и о смерти никто не думал. А сейчас…

Война застала Людмилу в Ленинграде. Вскоре она ушла на фронт. Позднее — тыл врага, партизаны, диверсии. Две раны в грудь навылет. Госпиталь, осложнения после болезни, но врачи отстояли жизнь.

А как-то утром услышала по радио:

— Указ… Орденом Ленина… Крылову Людмилу…

Сразу прибавилось сил. И вот Люда в ЦК комсомола.

Ей предложили уехать на Урал, годик-другой укреплять здоровье… Нет! На фронт! Или к партизанам. Например, в Крым. Почему? Родной край. Поближе к сыну. Он в Евпатории. Спустилась с парашютом в лес. Водила группу минеров в степные рейды и все ждала: войду в свой город, в дом, обниму Вовку, мать, отца…

В лесу свирепствует ненастье. Тянет сырой, холодный ветер. Скованные гололедом деревья омертвели. Неуютным выглядит и партизанский лагерь на Яман-Тапге. В стороне под хмурым небом высится кряжистый дуб. Широко раскинуты отяжелевшие ветви. Тут, под дубом, свежевырытая могила. Она зияет в снежном покрове, как рана на теле. Вокруг столпились бойцы и командиры. Неподвижны, будто окаменели. Говорит бригадный комиссар Егоров. В каждом его слове звучит скорбь и призыв.

— Григорий Лохматов… Герой гражданской… Доброволец в обороне Перекопа и Севастополя… Доброволец в строю народных мстителей… Истинный сын народа. Солдат партии. Пример мужества… Примером и жить ему. В памяти нашей. В сердцах. В делах.

Минута молчания — траурная, скорбная, торжественная. Сильные руки берут тело героя, бережно опускают в сырую каменистую землю, и комбриг Филипп Соловей подает команду:

— В память о ветеране гражданской и Отечественной войн, коммунисте Лохматове Григории, огонь!

Скорбит и Колан-Баир. Здесь тоже свежая могила. Такие же скорбные слова. И опять команда комбрига Федора Федоренко:

— В память о Людмиле Крыловой, боевой коммунистке, кавалере ордена Ленина, салют!

Резкие звуки этих залпов падают в долины, несутся по округе. Стучат о камни лопаты. В могиле шуршит брезент под падающими комьями земли. А в ушах, в сердцах еще звучат слова прощания — трудные и мужественные, зовущие к борьбе, к мщению.

В глубокой задумчивости стоит зимний лес. Поникли отяжелевшие под снежным убранством ветви. Но вот из-за горной гряды выкатилось солнце, и каждая веточка заискрилась, засверкала в его золотистых лучах, деревья приняли нарядный, праздничный вид.