Побег из Невериона. Возвращение в Неверион

9.8.5. – Мы потерпели неудачу в самом начале, – вещал Чародей в темноте. – Как могло быть иначе при нашей слабости, боязни, полнейшей беспомощности перед лицом чистоты столь совершенной, что мы порой испытываем соблазн приобщиться к ней? Неудачливым будет и наш конец. Темнота вокруг помогает нам осмыслить свою неудачу, свою неспособность помнить то, что следует помнить ради сохранения цивилизации, неспособность забыть то, что нужно забыть, дабы вынести то, что цивилизации сопутствует. Слышите предчувствие в звуках арф и цимбал? Внесите первый факел.

Смотрите и ужасайтесь! Восседающий на троне мертвец с пронзившими кожу ребрами и обнажившимися зубами возрожден не к жизни, но к тому, что совершается сейчас над нашими головами. Освободитель прибыл в Колхари, чтобы занять седалище подлинной власти, находящееся не здесь.

Был ли он более прав при жизни, чем властелин, перед которым он пал? Вряд ли, если брать шире. Однако он был некогда живым человеком, а теперь сидит, мертвый, в нечестивом свете наших факелов.

С чего еще мы можем начать перед лицом бесчисленных смертей, которые несет нам чума?

Амневор!

Амневор!

Амневор!

Свирели и барабаны нам вторят. Но мы не просто взываем к божеству при посредстве этой иссохшей мумии. Божество, в которое нам столь трудно уверовать, само войдет в этой символ нашей смертности, возведенный нами на трон, и оживит его, хотя и не полностью.

Не оглядывайтесь!

Всегда нечетное число ее глаз, величиной от мелкой рыбешки до полной восходящей луны, смотрит вам в спину; огромное тело ее покрыто морским илом и слизью. Ее жар согревает ваши затылки, ваши колени. В разжижающейся плоти открываются многочисленные рты: одни столь малы, что не просунуть и пальца, другие столь огромны, что языки в них изодраны обломками зубов, коих больше сотни: растут они в несколько рядов, и каждый с нашу ладонь; третьи беззубы и способны только сосать: некоторые из них обрамлены чем-то похожим на челюсть или на клюв, некоторые висят лоскутьями, вбирая воздух и источая зловоние.

За тамбурином и систрой слышно ее дыхание – звучит оно так, будто горит большой купеческий дом. Не дерзайте оглядываться! В ее гноящееся, пульсирующее чело вставлен кроваво-красный камень с голову младенца величиной, с девяносто семью сверкающими гранями; он оправлен в золото и железо и приделан к лобной кости. Тот, кто увидит его, уже не сможет отвести взгляд. Я знаю это, ибо смотрю на него теперь! А чем Амневор питается?

Человечьими глазами!

Человечьими языками!

Горячим студнем человечьих мозгов! Она высасывает их через ухо, раздирая перепонку и мелкие косточки когтями в шесть-семь дюймов длиной. Как только вы вперите глаза в красный камень, Амневор охватит вас своими мощными щупальцами и растерзает на куски своими крошечными ручонками…

Для чего нам, по-вашему, нужна мумия? (Звон колокольчиков, пение флейты.) Только она, лишенная глаз, языка и ушей, может взирать на Амневор вблизи. Только она может откликнуться на ее зов.

Слышите? Музыка умолкла. Смотрите на трон.

Внесите еще факелы!

Видите? Мертвая рука шевельнулась! Отвисшая челюсть закрылась, лязгнув остатками зубов, колени раздвинулись, ступни скребут по шкуре на верхней ступени трона.

Смотрите, он пытается встать! Какая сила нужна, чтобы одолеть смерть, когда-то его постигшую! Слепой, глухой, безмозглый, он тем не менее слышит зов. Мы должны указать ему путь.

Выйди вперед, малютка!

Девочка с кошачьим черепом на конце посоха подбегает к ступеням. На ее пухлом личике нарисована маска, которая вкупе с детской невинностью оберегает ее от глаз Амневор, затаившейся позади вас и столь же ужасной, как боги, сотворившиеся нас по облику своему.

На плечи девочки накинут черный с оранжевым плащ, кожаная тесемка говорит о сорванном с шеи амулете. Мы никогда не узнаем, что это было, к какой судьбе это могло ее привести. Теперь девочка служит поводырем для нашей судьбы, которая медленно и трудно подымается с трона.

Слышите гулкое эхо гонгов?

Мумия стоит на верхней ступеньке, девочка с высоко понятым посохом отступает.

Костлявая нога сходит на одну ступень ниже, весь остов сотрясается, стряхивая сухую кожу и крупицы хрящей; одно ребро отваливается, клацнув по камню. На ступеньке осталась фаланга пальца ноги, на сиденье – палец руки. Не рассыплется ли наш оберег раньше срока?

Но чудовище позади вас уже дрожит, выказывая признаки страха или гнева – вы сами бы распознали их, если б видели, – в то время как останки нашего принца с дребезгом сходят вниз. Разве не подозревали мы все, что люди бывают сильнее богов? Смерть наша уж верно бесповоротнее, чем смерть любого бога, с именем или без, о котором мы когда-либо слышали. Верно и то, что распад и разложение – а это и есть Амневор – не может пожрать то, что уже мертво. Не в этом ли мелком различии между мертвыми и умирающими заключена надежда на нашу победу?