Побег из Невериона. Возвращение в Неверион

– Нет-нет, – в третий раз сказала старуха. – Их заботит лишь собственная смерть и то, как им дожить до нее. Амневор должен прийти ради нас, так мне сдается. – И она вышла, не глядя больше на Ларлу.

8.9. Видел Джои вчера вечером. Он говорит, что совершено еще четыре нападения на бездомных – последняя жертва погибла позавчера. Мы с ним сидели у бара в почти пустой «Фиесте» с ее оранжевыми огнями и старым музыкальным автоматом. («Я то, что я есть» смолкло впервые за вечер.) Из-за неоновой пивной рекламы в окне ночь казалась еще темнее.

– В два часа ночи разговариваю на Девятой авеню с парнем, а через три часа слышу, что ему сердце вырезали в этом треклятом парке! Еще пять за три недели, а всего девять. Каждого покромсали, как дыню, твою-то мать. Я не считаю того бедолагу, что спал на скамейке, а четверо пуэрториканцев шли мимо, да и перерезали ему горло – просто так, ни за что! Их-то сразу поймали – думали, может, это они или какие-нибудь мелкие бандюки задумали нас всех перебить. Но нет, думаю, не они. Я теперь вообще по ночам не сплю, только днем, в парке. Просыпаюсь в пять-шесть вечера, а кругом офисные девчонки сидят и аплодируют. – Джои похлопал себя по татуированным бицепсам. – Глядите, проснулся мудила!

9. В первый вечер карнавала мать Топлина, сидя на краю кровати, поддерживала голову сына. Его рвало желчью в подставленный таз, потом рвать стало нечем, но все его тело содрогалось от спазмов. Мать удержалась и не сказала, что зря он ездил к этому человеку: он болен и должен лежать в постели. Она уже сказала это, когда его привезли домой (но забыла), а теперь и вовсе незачем стало. Между спазмами мальчика трясло, искры перед глазами чередовались с тьмой.

Варварка, помогавшая матери по хозяйству, остановилась в дверях. Она пришла сказать, что Освободитель прибыл в город и вот-вот проедет мимо. Может, Топлин сядет у окна и посмотрит? Она скамейку ему подвинет, подушку положит… Но на улице уже слышались восторженные крики; женщина постояла в дверях, глядя, как корчится Топлин, вздохнула и пошла обратно на кухню.

9.1. Ко мне зашла расстроенная Сарена.

– Только что была у Герба в больнице, у него СПИД. Он ужасно выглядит, Чип, – не то труп, не то уже призрак. Я три месяца его не видала, не знала, что дело так плохо, и теперь совершенно потрясена. – Сарена южанка и часто употребляет слова вроде «потрясена». – Просто сама не своя.

Сам я с Гербом незнаком, хотя Сарена часто о нем говорила. День спустя она позвонила и сквозь слезы сообщила, что утром Герб умер.

Придя в следующий раз, она сказала:

– Это ужасно, но после Герба я боюсь тебя обнять и даже пожать тебе руку. Знаю, это, кажется, не настолько заразно, но вдруг…

Она не прикасалась ко мне еще три недели, а я тем временем читал о медсестрах, боящихся ухаживать за больными СПИДом, о совершенно здоровых геях, которым в гостях подают еду на бумажных тарелках и увольняют их с работы наряду с гаитянами – просто на всякий случай; в то же время самый главный в США человек, демонстративно пожимая руки больным на шоу Фила Донахью, заявляет: «Насколько нам известно в данный момент, СПИД – одна из наименее заразных болезней. Нет никаких свидетельств того, что он передается через прикосновения, пищу и воду. Единственные известные способы заражения – это многократные сексуальные контакты или обмен препаратами крови». А «Нью-Йорк Нэйтив» честно докладывает, что если у одного из пары любовников СПИД, вероятность заболевания другого составляет всего 10 %.

9.2.1. Понимаешь, Прин, не верю я во все это: в магию, чудеса и в богов, есть у них имена или нет. Я сочиняю свою музыку, и она делает людей счастливыми – или просто напоминает им о каких-то счастливых мгновениях. Когда я была намного младше тебя, то видела порой в Гончарном ряду какую-нибудь амфору, выставленную сушиться, и ее очертания в лучах предвечернего солнце казались мне совершеннее самого красивого дерева. Или слышала сказку, показывающую в новом свете устройство нашего невыдуманного мира. Или смотрела представление с песнями, танцами и речами, создающее жизнь куда ярче действительной. Эти откровения называют порой сверхъестественными, но почему они менее естественны, чем то, что безымянные боги открывают нам в детском смехе, в закате над горной грядой, на берегу бурного моря?

Надо, однако, приготовиться, верю я или нет. Толстенький варвар, с которым ты столкнулась в дверях, и есть чародей, снявший подземелье для поклонения темному божеству. Чего он хотел? Да чтобы мы с тобой играли на его церемонии. Не так уж все страшно, Прин. Я давно его знаю, и он человек хороший. Знаю, ты веришь в такие вещи больше, чем я – потому, наверно, что много путешествовала, – мне-то служит защитой мое домоседство. И любопытно ведь посмотреть вблизи на его шарлатанство. Нам надо быть там пораньше, возьмем же наши барабаны, цимбалы, арфы и флейты.

Да, я в это не верю, но отказать ему не могу. Он говорит, что моя музыка – тоже магия.