Пожилой элламонский кузен, которого я видел впервые в жизни, принял нас радушно. Моего слугу он поместил к своему, солдат – в пустую казарму, но обедали мы, по моей просьбе, все вместе. Раз нам будут подавать те же блюда, зачем же сидеть вдвоем за длинным столом в огромном чертоге, рассудил я.
Кузен охотно согласился и с удовольствием слушал военные байки под репу и жареную баранину, пока в окнах сверкали молнии и по западной стене стекала вода.
Наутро дождь перестал, но мы задержались еще на денек. Я рассказал кузену о своем интересе к Белхэму и нашел в нем истый кладезь полезных сведений. Показывая мне белхэмовы фонтаны, он объяснил, как лучше всего проехать к утесу, откуда сверзился гений. Вряд ли бы мы добрались туда без него! Узнал я также о давно снесенной гостинице, где Белхэм выпил последнюю кружку сидра перед тем, как уйти в ночь. Узнал о четырнадцатилетней пастушке-дурочке. Белхэм пролежал под скалой два дня, и она его видела, но побоялась позвать на помощь: кто-то наплел ей, будто этот варвар – колдун, умеющий двигать скалы. Узнал, что в конце концов его нашли рудокопы; он был еле жив и умер, когда его принесли обратно в гостиницу. Вся ужасная история его гибели ожила передо мной в ярких красках.
Я сказал, что попытаюсь пройти последним путем Белхэма от места, где стояла гостиница. «Это довольно трудно, – сказал кузен. – Город сместился стадии на две к востоку, когда я был еще мал, – и не забудь, что Белхэм сильно напился, а пьяный, как правило, напрямик не идет».
Мой смех, думается, его удивил. «Еще бы! – воскликнул я. – Он опьянел не только от сидра, но и от своих гениальных замыслов!» Понимал ли кузен, как крепко уверен я в том, что сумею распутать все тайны Белхэма? «От прежнего Элламона не осталось и половины, – заметил он, – но знаешь ли ты, что на окраине его до сих пор живет крестьянка, давшая приют Белхэму? Ты навестил бы ее. Ей теперь за шестьдесят, а то и за семьдесят, и нрав у нее тяжелый. Думаю, она охотно поделится с тобой воспоминаниями о нем».
«Но разве он жил не здесь, не в Ванарском замке?»
«Судя по рассказам, человек он был неуживчивый, – усмехнулся кузен, – и мой дядя, тогдашний сюзерен Ванарский, для которого Белхэм и строил фонтаны, в один прекрасный день его выставил».
Меня глубоко возмутил поступок покойного дядюшки.
На следующее утро, когда наш караван выступил из стен Элламона, опять полил дождь.
Под вечер мы въехали в деревушку, где нахохлилась под мокрыми соломенными крышами горстка хибар – о ней, должно быть, и говорил мне кузен. Но я как-то днем нечаянно велел кучеру повернуть направо, когда надо было налево – а чуть позже налево, когда следовало направо. Деревушка казалась вымершей – ни одна мозолистая рука не откинула шкуру у входа, пока мы ехали мимо. Одна хижина совсем развалилась. Мы пробирались по предполагаемой дороге почти вслепую.
«Может, остановиться, спросить…» – промолвил Кадмир.
«Нет, – рявкнул я, – нам уже объяснили, как ехать».
Я пытался понять, где тут раньше могла быть гостиница или таверна, где Белхэм выпил достаточно горячительного, чтобы захмелеть и отправиться навстречу смерти.
Примерно через четверть часа мы выехали на обширный обрыв, откуда вполне мог упасть человек. Я высунулся из окна под дождем; среди камней и палой листвы виднелся, как уверял кучер, помет диких драконов. Я к тому времени расчихался и надеялся, что одна наша ошибка отменила другую (если мы в самом деле их совершили).
В конце концов я вылез и пошел вдоль обрыва, глядя на отдаленные, окутанные туманом горы. Скоро я нашел место, откуда вроде бы можно было спуститься, но поскользнулся и проехал по склону вниз, оцарапав бедро и подвернув руку. Я лежал с набитым грязью ртом, не сомневаясь, что ко мне сейчас прибегут на помощь.
Думаете, кто-нибудь прибежал? Как бы не так. Все прятались от дождя в каретах, убежденные, что их молодой хозяин тронулся умом.
Назад пришлось выбираться самостоятельно.
Дрожащий, чихающий, весь в синяках и ссадинах, я начинал понимать, что в такую погоду на последние мысли гения настроиться трудновато.